Солнечные часы с кукушкой. Надежда Николаевна Герман

на город пелена тумана.

      Над лугами детства лебеди летят,

      грустные, как сказки Ганса Христиана.

      Не скрипи так мрачно, уличный фонарь.

      В жизни даже звёзды, знаешь ли, стареют.

      Раздувает ветер угольную гарь.

      Почему же спички не горят, не греют?

      Всё бледнее щёки, губы холодней.

      Белая дремота липнет на ресницы.

      Солнечная стая гордых лебедей

      гадкому утёнку больше не приснится.

      Сон-трава

      «Сутулое седое солнце…»

      Сутулое седое солнце

      Бредёт по кругу.

      Февральский ветер в кронах сосен

      Играет фугу.

      Пустая площадь, где крыша с флагом.

      Воронья стая.

      Склонилась память над фолиантом,

      Года листая…

      «Под слоем пыли в комнате закрытой…»

      Под слоем пыли в комнате закрытой

      стихи в обложках и картинки в рамках,

      и золушки в своих картонных замках,

      и чёрный флаг с разбитого корыта.

      Он, этот флаг, простреленный в боях,

      проглажен утюгом и в шкаф уложен,

      где маска, алый плащ, кинжал без ножен

      и Часослов с крестами на полях.

      А на столе, в конверте – грампластинка,

      смешной фокстрот (да кто ж его не знал!),

      разбитая печатная машинка,

      полглобуса (как мира половинка),

      засохший фрукт и вахтенный журнал.

      И прочий хлам. Ведь сколько не крути,

      но на пути необратимо длинном,

      где паруса пропахли нафталином,

      других следов не различить… почти…

      «Будто дым от небесного пороха…»

      Будто дым от небесного пороха

      невесомо плывут облака.

      Извлекаю себя из-под вороха

      обстоятельств со дна сундука.

      Вынимаю надежды бесплодные,

      отлинявшие и старомодные,

      потому что не носят давно

      эти в розовых рюшах фасоны,

      эти туфли…

      Иные резоны

      правят миром.

      Но мне всё равно.

      Буду штопать, прилаживать латки,

      разбирать кружева и перчатки,

      пояса и атласные ленты,

      и тетрадки, где шёпот стихов,

      будто звук уходящих шагов.

      Так уходят на дно континенты

      в мир забвения, в толщу веков.

      Всё проходит: потопы и громы.

      Этот мир, непомерно огромный,

      словно щепочку крутит Река.

      Над причалами воют сирены,

      дуют в парус ветра перемены

      и иные зовут берега.

      Порвались, перепутались нити.

      Но останусь верна Атлантиде:

      там, в прозрачно-зелёном зените,

      невесомо плывут облака…

      «Это может быть элементарно…»

      Это может быть элементарно,

      и прощенья не за что просить:

      очаруюсь берегом янтарным,

      и забуду северную стыдь.

      Позабуду всё: как ветер свищет,

      как мерцают искры над