Облако в штанах. Владимир Маяковский

расплаве меди домов полуда,

      дрожанья улиц едва хранимы,

      дразнимы красным покровом блуда,

      рогами в небо вонзались дымы.

      Вулканы-бедра за льдами платий,

      колосья грудей для жатвы спелы.

      От тротуаров с ужимкой татьей

      ревниво взвились тупые стрелы.

      Вспугнув копытом молитвы высей,

      арканом в небе поймали бога

      и, ощипавши с улыбкой крысьей,

      глумясь, тащили сквозь щель порога.

      Восток заметил их в переулке,

      гримасу неба отбросил выше

      и, выдрав солнце из черной сумки,

      ударил с злобой по ребрам крыши.

      Я

      1

      По мостовой

      моей души изъезженной

      шаги помешанных

      вьют жестких фраз пяты.

      Где города

      повешены

      и в петле о́блака

      застыли

      башен

      кривые выи —

      иду

      один рыдать,

      что перекрестком

      ра́спяты

      городовые.

      2

      Несколько слов о моей жене

      Морей неведомых далеким пляжем

      идет луна —

      жена моя.

      Моя любовница рыжеволосая.

      За экипажем

      крикливо тянется

      толпа созвездий пестрополосая.

      Венчается автомобильным гаражом,

      целуется газетными киосками,

      а шлейфа млечный путь моргающим пажем

      украшен мишурными блестками.

      А я?

      Несло же, палимому, бровей коромысло

      из глаз колодцев студеные ведра.

      В шелках озерных ты висла,

      янтарной скрипкой пели бедра?

      В края, где злоба крыш,

      не кинешь блесткой песни.

      В бульварах я тону, тоской песков овеян:

      ведь это ж дочь твоя —

      моя песня

      в чулке ажурном

      у кофеен!

      3

      Несколько слов о моей маме

      У меня есть мама на васильковых обоях.

      А я гуляю в пестрых павах,

      вихрастые ромашки, шагом меряя, мучу.

      Заиграет вечер на гобоях ржавых,

      подхожу к окошку,

      веря,

      что увижу опять

      севшую

      на дом

      тучу.

      А у мамы больной

      пробегают народа шорохи

      от кровати до угла пустого.

      Мама знает —

      это мысли сумасшедшей ворохи

      вылезают из-за крыш завода Шустова.

      И когда мой лоб,

      венчанный шляпой фетровой,

      окровавит гаснущая рама,

      я скажу,

      раздвинув басом ветра вой:

      «Мама.

      Если станет жалко мне

      вазы вашей муки,

      сбитой каблуками облачного танца, —

      кто же изласкает золотые руки,

      вывеской заломленные у витрин Аванцо?..»

      4

      Несколько слов обо мне самом

      Я люблю смотреть, как умирают дети.

      Вы прибоя смеха мглистый вал заметили

      за тоски хоботом?

      А я —

      в