Пушкиниана Михаила Булгакова. Булгаковские мистерии Очерки по мифопоэтике. Часть V. Алла Арлетт Антонюк

Панкратий в поэме «Монах». Эти пушкинские мотивы Булгаков использует в своей сцене полета борова Николая Ивановича, который также, случайно мазнув на себя волшебным кремом, улетает на шабаш с новоявленной ведьмой Наташей, которая оседлала его.

      Мотив бала Сатаны и сцена приготовлений бесов к балу присутствует у Пушкина в его незаконченных Сценах из Фауста: «Сегодня бал у сатаны, На именины мы званы. Смотри, как эти два бесёнка Усердно жарят поросёнка».

      Этот пушкинский мотив отзовётся у Булгакова в романе сценой с Геллой, которая перед балом готовит варево у адского котла. В самой главе «Бал у Сатаны» эта пушкинская сцена отзовётся также репликой Воланда о «борове» (поросёнке) Николае Ивановиче, которого он двусмысленно прикажет «отправить на кухню».

      И если в пушкинской сцене «Сегодня бал у сатаны» только намечается мотив, связанный с образом свиты, прислуживающей сатане, то Булгаков разовьёт его множеством сцен: «два бесёнка» станут главными персонажами в мистической линии романа (Коровьев-Фагот и кот Бегемот). В свиту из бесов Булгаков, очевидно, совершенно не случайно включил также кота и обнаженную, как русалка, ведьму Геллу (аллюзия пушкинского кота и русалки («кота учёного» и «русалки на ветвях» из пролога к «Руслану и Людмиле»). Булгаков создает свое литературное древо, на котором пушкинские фантазийные герои превращаются в учёного кота Бегемота и голую ведьму Геллу. Кот Бегемот уже не просто «ходит по цепи кругом», рассказывая сказки, но разгуливает по всей Москве, рассказывая свои небылицы.

      «Валяющий дурака Кот» («Я мелким бесом извивался, Развеселить тебя старался»). Образ «бесёнка» мы можем встретить у Пушкина ещё в «Сказке о попе и работнике его Балде». Другая ипостась беса-шута представлена у него также в стихотворении «Мне скучно, бес…», где бес Мефистофель дан в соединении двух архетипов: шута и мелкого беса: «Я мелким бесом извивался, Развеселить тебя старался», – говорит Мефистофель Фаусту в этой пушкинской сцене.

      Аллегория Шута является прообразом всех образов латентных дураков и безумцев. В повести «Гробовщик» мы встречаем у Пушкина упоминание об этом персонаже как о «гаере святочном» (балаганном шуте во время святок).

      Булгаков развивает и этот пушкинский образ: в финале романа мы узнаем, что «тот, кто был котом, потешавшим князя тьмы», не просто бес, а был «демоном-пажом, лучшим шутом, какой существовал когда-либо в мире».

      Вся неоднозначность и амбивалентность архетипической фигуры Шута-Дурака (Профана) проявилась в романе в образах сразу нескольких героев. Упоминание о подобном персонаже, названном в одном из эпизодов романа «окаянный ганс» и «шут гороховый» мы встречаем в романе в речах Воланда, который называет этими именами кота Бегемота, связав мелкого беса из своей свиты с образами смеховой культуры: «Долго будет продолжаться этот балаган под кроватью? Вылезай, окаянный ганс! <..> Не воображаешь ли ты, что находишься на ярмарочной площади? <…> Оставь эти дешевые фокусы для Варьете. <..> Нет, я видеть