Волчьи тропы. Регина Гумерова

огибая моё окно, просунул их под кроваво-красные черепицы крыши, вспучил глиняные выступы, прикрыл потолок внутри здания своими зелёными пальцами, превращая нашу обитель в пристанище друидов, словно мы намеренно пытаемся быть ближе к лесной чаще. Как будто самой нашей волчьей природы для этого недостаточно. С наступлением осени остролистный плащ нашего дома-лешего постепенно превращался из темно-зеленого в темно-красный. Сначала особняк покрывался алыми и оранжевыми брызгами, затем редкие листья начинали ржаветь из центра, постепенно багровея к краям. Издали они казались кровоточащими ранами, что вскрылись по осени, не выдержав порывистого ветра, молний, то и дело разрывающих в ярости небо, и грома, грохочущего так отчаянно, будто раздавался внутри тебя и сотрясал с головы до ног.

      У кромки леса меня нагнал Алеша.

      – Давай я понесу твой рюкзак?

      Я посмотрела на него долгим взглядом и стиснула зубы. Не знаю, как лучше ему ответить, чтобы он понял.

      – Я в состоянии донести его сама! Вскоре я буду в сто крат сильнее, чем ты. Мы слишком различаемся – и не только тем, что у меня есть семья, но и тем, что у меня есть надежда! Сегодня мне явился дух Серебристого волка! – гордо вскинув голову, проговорила я. – Поэтому оставь меня в покое!

      Я пошла дальше, оставив его размышлять над моими словами. Некоторые просто не понимают, когда переходят границу! И зачем я сказала ему о духе? Чувствую, что зря, но слов уже не вернуть.

      Вступив в лес, я попыталась откинуть все мрачные мысли о своих поражениях и погрузилась в особую атмосферу – спокойную, размеренную, полную привычных запахов и звуков. Вытоптанная тропинка, ведущая в город, была расчищена от поросли главенствующих здесь деревьев, от высокой режущей кожу травы и крушины, от упавших веток и поваленного сухостоя. Украшением ее по праву можно было считать раскинувшиеся по обе стороны высокие папоротники и полевые цветы, что всё лето обрамляли ее синими и желтыми мазками. Лесники заботились о чистоте этой тропы, как единственной ведущей в город. По их мнению.

      Для меня же существовало множество троп и тропинок, а также тысячи способов, которыми можно было преодолеть это расстояние. Любимой тропой была та, что уходила вглубь леса чуть левее основной дороги. Я проходила по ней с наслаждением, перепрыгивая сухие ветки и несколько поваленных рябин, о которых, кажется, все позабыли; цепляясь за деревья и высокие ветви сосен и дубов – так можно преодолеть высокую режущую траву и заросли колючей малины; минуя почти расчищенный мной участок, где есть небольшой просвет в ветвях, через который сюда пробивалось солнце. Здесь я любила вздремнуть, растянувшись на клетчатом пледе и подставив лицо рассеянным лучам. Дальше снова шло препятствие – в виде кустарниковой вишни: могучие деревья, окружившие ее, не давали ей возможности занять ярус повыше. Там я двигаюсь ползком, другого способа так и не придумала, и в дождливую погоду стараюсь обходить эту тропу. Но избегать ее совсем, мне не позволяет дух приключений. Когда проползая под низкими ветвями вишни по проложенным