Никола зимний. Сергей Кузнечихин

еще непозднее. Посидим, песни попоем.

      – За песнями – хоть на край света. Сейчас зазнобу переодену – и вперед.

      До края света они дошли за пятнадцать минут, могли бы и быстрее, но Нинка в дороге раскапризничалась, надумала убегать, и Жорке пришлось ловить ее и уговаривать.

      Дома, усадив гостей, Настя вызвала сестру на улицу.

      – Слушай, у них целая канистра спирта. Ты же говорила, что дом собираешься ремонтировать, теперь будет чем рабочих угостить.

      – Водки на ремонт не напасешься, это уж точно.

      – И я про то. Так что пусть Жорка с подругой здесь ночевать останутся. Койку не продавят.

      – Пусть остаются. А канистра-то полная?

      – Почти.

      – Ну, так отлить надо.

      – Успеется, вечер долгий.

      Места для ночлега хватило всем, расщедрившаяся Людмила готова была выделить каждому по отдельной комнате, даже Андрею, но он промямлил о каких-то срочных делах в гостинице и ушел еще засветло. Может, подумал, что с него снова потребуют деньги, а денег в конце командировки не бывает; может, спасался от новых розыгрышей Насти – уточнять она не стала, пожалела.

      7

      Нинка убежала чуть свет, а Жорке спешить некуда. Он всем доволен, аж морда лоснится от блаженства. По дому ходит, как по собственному – мало того, что никого не стесняется, но и не стесняет никого.

      – Первый раз по-людски с Нинкой переспал. Зря смеетесь. Вы представить себе не можете эту шехерезаду: только приляжешь – бабка поднимается и в крик. Приходится вставать и снова к столу. Наливаю ей стопаря, укладываю баиньки, дождусь пока захрапит, и возвращаюсь к Нинке под бочок. Лежим, дышать боимся… и все равно, только дело до горячего доходит, храп прекращается. Голову поднимаешь, а она уже к выключателю ковыляет.

      – Совсем совесть потеряла, – возмущается Людмила.

      – Я-то ее по-человечески понимаю, а Нинка вот извелась совсем, оттого, наверное, и худая такая.

      – И понимать нечего, – наседает Людмила.

      – Ну, почему же, каждая мать мечтает выдать дочку замуж. Я бы и сам на Нинке женился, да боюсь, посадят за многоженство. Если б был я турецкий султан – другое дело.

      – И султанша бы у нас появилась…

      Людмила вроде как ревнует. Для Нинки приличного слова найти не может, а вокруг Жорки словно наседка. И рассольчику ему с утра из погреба, и к холеной своей редисочке в огород вывела. Стоят у грядки, шушукаются, секреты заводят. А когда провожала – аж на дорогу выползла.

      – Чего это ты вокруг него вьешься? – спрашивает Настя.

      – Да мужик больно хорош. Жалко, что стиральной доске достался.

      – Отбить, что ли, надумала?

      – Чего болтаешь-то, – пугается Людмила, – с ума сошла? Я ему сдобную кралю устрою, век будет благодарить.

      – Других забот у тебя нет.

      – А ты думаешь, с плохоньким литром, который после вчерашней гулянки остался, можно избу отремонтировать?

      – Вот оно что. А вдруг он крале не понравится? – О том, что в канистре должно было остаться гораздо больше, чем литр, Настя не напоминает – пусть хитрит. – Вдруг