Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник). Александра Бруштейн

Куда девался заколоченный ящик? Он раскрывается – глаза фрейлейн Эммы сверкают, они уже не тускло-серые, а карие.

      – Сейчас я расскажу тебе про Ивиковых журавлей. Это баллада Шиллера… Слушай!

      И я слушаю.

      – В Греции жил поэт Ивик, чудный поэт, его все любили. Но однажды в глухом лесу, где не было ни одного человека – запомни: ни одного человека! – на Ивика напали убийцы. Раненый, умирающий Ивик услыхал, как в небе кричат журавли, и позвал их:

      Вы, журавли под небесами,

      Я вас в свидетели зову!

      Да грянет, привлеченный вами,

      Зевесов гром на их главу!

      («А Зевес был у греков самый первый, самый главный бог», – поясняет попутно фрейлейн Эмма.)

      – Ивика убили, и люди вскоре нашли его труп, – продолжает она рассказывать. – Никто не видел, не слыхал, как его убивали, никто этого не знал, никто не мог назвать убийц. Казалось, правда навеки схоронена в лесу… Но вот на большом народном празднике, куда стеклись отовсюду тысячи людей, над головами толпы проплыли стаи журавлей. И какой-то человек шутливо подмигнул своему спутнику: «Видишь? Ивиковы журавли!» Кто-то из стоявших рядом услыхал имя любимого поэта Ивика. «Ивик! Почему Ивик? Кто назвал это имя?» И у всех мелькнула мысль: «Эти люди что-то знают об убийстве. Задержите их! Допросите их!»

      К суду, и тот, кто молвил слово,

      И тот, кем он внимаем был!

      Убийц схватили, их привели к судьям.

      И тщетный плач был их ответом;

      И смерть была им приговор.

      Видишь? Правда не осталась скрытой в лесу, – говорит фрейлейн Эмма радостно, с торжеством. И голос у нее уже не скрипит, а звенит, и руку она красиво, мягко подняла вверх. – Правда прилетела на журавлиных крыльях, журавли пропели людям правду, и в ней сознался нечаянно сам убийца! Вот что такое правда!

      Несколько секунд фрейлейн Эмма молчит, а я смотрю на нее с удивлением, почти с восхищением. В заколоченном ящике оказался человек, живой, правдолюбивый и, наверно, хороший!.. Но тут же фрейлейн Эмма гасит свет в своих глазах – они уже не карие, а свинцово-серые, как шляпки гвоздей, которыми заколочен ящик. Мне даже кажется, что я слышу щелканье захлопнутой крышки… И, заканчивая урок, фрейлейн Эмма говорит прежним, чужим, скрипучим голосом:

      – Вот – отсюда до сих пор – списать. Просклонять письменно слова: роза, стул, дом… До свиданья! И ящик уходит.

      Настает наконец день, когда папа приходит к Юльке в последний раз – она уже выздоровела.

      – Господин доктор, – робко просит Томашова, – как вы у нас сегодня в последний раз, посмотрите Юлечкины ноги! Может, вы что-нибудь придумаете. Чтоб ходила она ногами, как все люди…

      Осмотрев Юльку, папа задумывается и долго молчит.

      Молчим и мы все кругом. Смотрим на папу и молчим…

      Томашова горько улыбается:

      – Уж я вижу, господин доктор… Вы тоже думаете, что ее надо везти на курорт, к морю!

      – Нет, я не об этом