Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник). Александра Бруштейн

и называет меня «Альхен».

      Затем Цецильхен обнимает меня и прижимает к себе мою кудлатую голову. Мне неудобно, лицо мое почти лежит на столе, и я невольно успеваю прочитать адрес на конверте – крупными буквами: МЕМЕЛЬ.

      Отпустив мою голову, Цецильхен указывает мне на конверт и говорит горько:

      – Вот. Пишу ему… Дяде жены моего двоюродного брата. У него в Мемеле собственное кафе… Под названием «В зеленом саду»… Когда у нас дома был семейный совет, ехать мне в Россию или не ехать, этот дядя говорил: «Не надо! Пусть сидит дома!» О, как он был прав! Теперь я пишу ему, пусть он мне что-нибудь посоветует…

      У двери в столовую я немного медлю – оттуда слышен голос папы:

      – Да перестань волноваться! Если ты сама не умеешь никому сказать «нет» или «вы этого не умеете», так предоставь это мне!

      – Но я боюсь, что ты не так сказал, – пытается возразить мама.

      – Я был вежлив, как учитель танцев… Но я сказал ей, что не надо браться за то, чего не умеешь делать, вот и всё! А нам с тобой надо подумать о настоящем учителе: ребенок способный, любознательный…

      Но тут в столовую вхожу я, и разговор сразу иссякает, словно самоварная струя после того, как привернули кран.

      Весь день настроение у нас в доме напряженное. Цецильхен со скорбными глазами строчит письма. Гулять со мной в этот день некому. Мама занялась укладкой зимних вещей в нафталин, Юзефа на кухне рубит сечкой мясо, овощи и, по обыкновению, ворчит как нанятая:

      – Чи ж я им не говорила? Смотрите, говорила, кого берете! Нет, привезли дуру ребенка учить!

      Я взбираюсь на подоконник в передней – оттуда видны окна квартиры, где живет знакомая девочка, Любочка Зильберберг. Раскрываю окно настежь и зову сперва не очень громко:

      – Люба! Люба!

      Потом громче:

      – Любочка-а-а! Юбочка-а-а!

      Потом:

      – Любка-а! Юбка-а!

      И, совсем расшалившись, кричу во весь голос:

      – Любочка! Юбочка! Бочка! Очка! Чка! Ка! А!

      Наконец одно из окон Любочкиной квартиры чуть-чуть приоткрывается. В узенькую щель виден бледный носик Любочки Зильберберг и белокурая прядка ее волос.

      – Что ты кричишь? – сердито бросает она в оконную щель.

      – Мне скучно, – говорю я откровенно. – А тебе?

      – Тоже.

      – А что ты делаешь?

      – Ничего, – грустно признается Любочка. – Сидю себе. – Так приходи ко мне играть!

      – Нельзя, – вздыхает Любочка. – И не зови меня! Мне к окошку подходить не велено: я простудюсь…

      – Ну, хочешь, я к тебе приду? – предлагаю я великодушно.

      Любочка кивает: «Приходи!»

      Я соскакиваю с подоконника. Но… надо еще, чтобы мне разрешили идти к Любочке в гости. Ведь я вчера ездила с папой к Шабановым, а мама считает, что ходить каждый день по гостям не к чему. И папа тоже так думает. Так что меня могут и не отпустить к Любочке.

      К счастью, папы нет дома, мама тоже куда-то ушла. Значит, можно ни у кого