Запад есть Запад, Восток есть Восток. Израиль Мазус

да, попадала на ребят, которые еще не остыли, – прервала его Ольга. – Но ты же остыл?

      – Я просто, Оля, раньше их стрелять перестал. Не знаю, как у других, но у нас, русских, когда мы стреляем, то говорим на одном языке, а когда перестаем, то совсем на другом. Да наверно и у всех так. Слушай, снова у тебя смех в глазах?! Опять смеешься надо мной?

      – Ты меня не понимаешь, Владимир. Я не смеюсь, я… забыла это слово. Когда получают радость от другого человека…как правильнее сказать?

      – Удовольствие, – сказал Фролов.

      – Именно так я и хотела сказать. Спасибо тебе, Владимир, я получаю удовольствие от твоей речи, с самого начала, как ты заговорил.

      – Я от тебя это уже слышал. И что – это правда?

      – Большое честное слово.

      – Тогда прости меня. Значит, я не всегда правильно тебя понимаю. Очень жаль, сколько времени зря потеряли! Обидно.

      – Но у нас с тобой много времени. Мы догоним. Как еще лучше сказать?

      – Не знаю, может быть, на-верста-ем…

      – О, от слова «верста», я именно о нем и хотела вспомнить. Я когда волнуюсь, то начинаю забывать некоторые слова. Но это только по-русски, потому мне, австрийке, это про-сти-тель-но. Зато вот какое слово вспомнила!

      Уже за городом, когда машина на небольшой скорости покатилась вдоль закрытого кустарником Дуная, Фролов вспомнил самое начало их знакомства и спросил:

      – А ты куда ехала, когда мы встретились? – Она ответила, что отец отправил ее с заявлением к бургомистру. На их улице стоит много машин, которые бросили местные наци, когда убегали в Германию, и жители просят разрешить им временно, пока нет их владельцев, воспользоваться ими для уборки улиц от следов боев.

      – Майн фатер имеет большое товарищество, и они чистят улицы от войны, понимаешь?

      – Понимаю, понимаю, – сказал Фролов и засмеялся.

      Ольге его смех не понравился.

      – Когда кто-нибудь смеется, он не может смеяться просто так. Если он не один, то должен что-нибудь еще и сказать.

      – Ладно, скажу, – проговорил Фролов. – Вспомнил одну карикатуру из нашей дивизионной газеты. Там немцы со двора уводят корову и говорят хозяйке: мир махен цап-царап нихт, ейн фах[4] – за-б-ра-ли.

      – Тебе не нравится, что папа желает пользовать чужой транспорт для уборки разбитый кирпич? – с обидой спросила Ольга.

      – Вот этого я и боялся, что ты не поймешь наш юмор…

      – Я понимаю, что юмор, но только он почему-то совсем не красивый…

      – Оля, честное слово, о твоем папе я совсем не думал, когда про этих чертовых немцев, ой, прости, вспомнил, просто так совпало, как ты не понимаешь?! Да ведь я и не хотел тебе ничего говорить. Как чувствовал, что ты не так поймешь. Вот у нас с тобой и получилось недоразумение, из ничего, на пустом месте, и мне опять очень жаль. Здесь хочешь, не хочешь, а вспомнишь Киплинга…

      – Киплинга?! – с интересом встрепенулась Ольга, – а что именно?

      – А вот это: Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись…

      – А

4

Мы не делаем цап-царап, просто забираем (нем).