Башня Ворона. Энн Леки

одиночестве любовался звездами – известно ли тебе, что помимо еженощной и годичной траектории у них имеется иной, более медленный цикл? Очень, очень медленный; с каким упоением я наблюдал за ним, пока мое одиночество не осквернили.

      Но прежде меня сковало льдом. Не только меня, но и все вокруг. Казалось, мир навсегда превратился в ледник. Но постепенно лед начал таять. Мерзлая толща сровняла с землей мой давний пригорок и высившийся напротив него полуразрушенный холм, но, отступая, она оставляла после себя новые склоны из мелких камушков, валунов и грязи.

      Очутившись поверх такой насыпи, я принялся гадать, что это было. Почему меня не расплющило необъятным ледяным пластом, почему не погребло под наметенными за столько веков завалами? Я удержался на поверхности и теперь покоился на новеньком округлом холме, а вокруг волнами разбегалась поросшая травой, без единого деревца степь.

      Я не хотел покоиться подо льдом, и этого не произошло. В прошлом мне не хотелось прозябать на океанском дне, все глубже увязая в иле, и этого тоже не случилось. Замыслив что-либо, я начинал действовать, но так аккуратно и ненавязчиво, что сам этого не замечал.

      Однажды ночью, пока я предавался раздумьям, небо прорезал огненный шар – ослепительный, ярче всех виденных мною звезд и комет. Он исчез где-то на западе, и вскоре по земле прокатилась ударная волна.

      Сверху хлынул поток земли, грязи, воды и пыли, потянуло гарью. Солнце надолго заволокло туманом и дымом, а горизонт еще дольше тонул во мгле.

      То было поистине знаменательное событие, однако подлинный его масштаб я осознал многим позже, когда впервые узрел людей.

      Облаченные в оленьи шкуры, расшитые костями, камушками и раковинами, вооруженные костяными и деревянными копьями с заостренными сланцевыми наконечниками, они охотились на северных оленей и лосей. Сопровождали их, как мне чудилось, волки; потом, разумеется, выяснилось, что никакие это не волки, а их далекие-далекие потомки.

      Люди разбили лагерь у подножия моего холма, развели огонь, опустошили заплечные сумки с грибами, ягодами и прочей снедью, собранной по пути. Одни стряпали, другие поддерживали костер, третьи исследовали топкие берега реки, лениво петлявшей по степи.

      Какой-то человек взобрался по склону и обратился ко мне. Я ни капли не удивился, поскольку не придал этому значения. Звери осаждали меня постоянно, чтобы сделать свои звериные дела, поэтому я не удостаивал двуногих животных вниманием, пока человек не плеснул молока к моему основанию.

      Теперь-то понятно, чем привлек меня этот жест, чем заинтриговало молоко и действия разлившего его человека, который не прекращал своего монолога. Но в тот момент я даже не догадывался о причинах. Дабы не утомлять тебя подробностями своего невежества, объясню напрямик.

      Человеком оказалась жрица племени. От своего предшественника, который обучался у своего предшественника, тот – у своего предшественника и так далее, она усвоила главное: всегда и везде искать божественное присутствие.