По дороге в Вержавск. Олег Ермаков

Адмирал их отпустил после обеда. А где двое, там и третья – Аня. Случайно услышала, куда они идут, и за ними увязалась, хотя ребята и сетовали, что будет только тормозить их, они же отпросились не пойти, а сбегать. Но Аня была упорная, быстрая, несмотря на такой свой старопрежний как будто неторопливый лад и вид. И они отправились.

      4

      Переплыли на лодке через Касплю, привязали ее к кусту и пошли вверх, а потом вдоль быстрой чистой Жереспеи и побежали, чтобы оправдать доверие Евграфа Васильевича. Аня тоже бежала, задрав подол черного платья, смешно выкидывая ноги в темных больших, наверное, материных, полусапожках на каблуках. Бежать-то в них было неудобно, и девочка разулась и припустила за ребятами, держа полусапожки в руках. Но те уже запыхались и перешли на шаг. Оглянулись на Аню.

      – Что же вы… – пробормотала она, догнав их, – хитрите?

      – Успеем, – сказал Илья, – тут совсем близко.

      Лес по обеим сторонам речки Жереспеи был давно сведен. Только вдоль берегов и тянулся вал деревьев, и можно было далеко проследить движение реки по этому зеленому змею. Вечернее солнце косо освещало луга и поляны. На противоположном берегу еще паслось деревенское стадо. Заметив троицу, черный от солнца пастух в каком-то треухе и серой накидке луженой глоткой гаркнул:

      – Ратуй![1]

      И звонко щелкнул длинным бичом. Ребята повернули к нему лица, приостановились и пошли дальше.

      – Рататуй, – молвила Аня с улыбкой.

      – Это чиво такое? – спросил Сеня.

      – Чиво, чиво, – отозвалась Аня. – Кушанье, вот чиво.

      – А?

      – Мм?

      – Чье такое?

      – Провансальское.

      – Испанское? – уточнил Сеня.

      – Французское, – поправил Илья.

      Арсений покраснел, сплюнул.

      – Трава трещит, ничего не слышно!.. И чиво, Ань?

      – И того: кушанье из помидоров, чеснока, лука, кабачков.

      – Щи?

      – Салат.

      – Мешонка овощей, так бы и сказала.

      – Это блю-ю-до, а не мешонка, – ответила Аня.

      – Это у попов рататуй, – сказал Сеня, – а у нас, крестьян, мешонка.

      – А название-то какое-то нашенское, – заметил Илья.

      – Нет, французское, – возразила Аня.

      Впереди показались избы Бора. На возвышении, чуть подальше от деревни, и вправду темнели густые сосны. Бор и есть. Но как ближе они подошли, то заметили кресты среди медовых сосновых стволов – кладбище.

      На деревне лаяли собаки, гоготали гуси. Улица, как обычно, была совершенно пуста. Илья вел друзей. К ним бросились пыльные кудлатые собаки. Да Сеня припас палку, отмахнулся, и свора тут же рассыпалась, визжа и захлебываясь.

      – А ну! – крикнул Сеня, стараясь задать басовитости голосу.

      И собаки лишь издали лаяли. За плетнем забелел платок и пропал. В другом дворе послышался голос, подманивающий какую-то животинку: «Дюдя-Дюдя-Дюдя!.. Ай, чертяка!

1

Караул! (укр.)