И даже небо было нашим. Паоло Джордано

поставил ногу на выступающие камни фасада, спрыгнул. Дойдя до бассейна, на прощание смешно махнул мне рукой, затем бросился бежать.

      На следующий день был праздник Успения. Отец попросил меня сопровождать его в Фазано, где он собирался встретиться с другом детства. Мне совсем не хотелось ехать, но чувство вины за то, что произошло ночью, заставило меня согласиться.

      Друг отца жил на окраине, в низеньком домике, выкрашенном желтой краской. Это был очень толстый мужчина, с одышкой, который за все время, что мы были у него, не встал с кресла. С ним в доме жила девушка примерно моего возраста, она приносила ему питье, подбирала подушку, упавшую с кресла, и снова пристраивала ему под голову; в какой-то момент она на несколько сантиметров приспустила жалюзи, заметив, что его раздражает свет. Делала она все это с отсутствующим видом, почти автоматически, а в промежутках прислушивалась к нашему разговору, или только делала вид, что прислушивается. Из-под халатика выглядывали стройные загорелые ноги; у нее была шапка курчавых волос, черных, как вороново крыло, и безупречный профиль с выпуклым лбом и маленьким прямым носом. Она ни разу на меня не взглянула, а я не могла отвести от нее глаз.

      Друг папы все время кашлял в скомканный платок, а потом всматривался в него, как будто что-то искал. Я попросила разрешения выйти подышать. Через минуту девушка вышла тоже. Я стояла у стены, в тени, и курила.

      – У меня есть травка, если тебе надо.

      Она достала из кармана целлофановый пакетик. Попросила у меня сигарету, ловко и аккуратно вытрясла из нее табак на левую ладонь. Лак у нее на ногтях потрескался, его нанесли чуть ли не неделю назад. Она смешала травку с табаком и всыпала смесь в пустой бумажный цилиндрик. Мы сделали несколько затяжек.

      – Он серьезно болен?

      Пожав плечами, девушка подула на кончик сигареты, и он ярко вспыхнул.

      – Да. Думаю, он умрет.

      Я сказала, как меня зовут и, немного смущаясь, протянула ей руку.

      – А я – Виолалибера, – представилась она.

      – Какое красивое имя.

      Она застенчиво улыбнулась, на щеках появились ямочки.

      – Сама придумала.

      – Придумала?

      – Раньше у меня было другое имя, но мне оно не нравилось.

      – А какое?

      Она долго смотрела на сигарету, словно не решаясь ответить.

      – Скажи, если это не секрет, – добавила я.

      – Оно было албанское, – ответила она, словно этим все было сказано.

      Я не знала, что сказать, подумала, что нехорошо было так настаивать, и спросила:

      – Ты не бываешь в Скало?

      – Что это такое?

      – Ну, что-то вроде кафе на открытом воздухе. У моря. Там показывают кино. И есть бар, но в нем продают только пиво. И бутерброды с кониной.

      – Гадость какая.

      – Они жирноватые. Но потом привыкаешь.

      – Может, и побываю как-нибудь, – сказала Виолалибера, давая понять, что я ее не убедила.

      Мы докурили косяк молча, думая каждая о своем. Напротив нас вытянулась вереница домиков, точно таких