Пуговицы. Ида Мартин

просили сообщать им обо всем интересном. А запись из ТЦ достаточно интересная.

      – Тебе она нравится? – Томаш гипнотизировал взглядом, но я выдержала его.

      – Очень, поэтому не хочу с кем-то еще делиться.

      Он рассмеялся, и мне стало легче.

      – Понимаешь, дело не в том, есть ли мне что скрывать или нет, – сказал он. – Дело в записи и тебе самой. С моей стороны очень наивно рассчитывать на полное ее удаление отовсюду под твое честное слово.

      – Мое честное слово будет заключаться не в гарантиях ее удаления, а в том, что я не пойду с ней в полицию.

      Автобус плавно притормозил, и двери со скрипом растворились, резко схватив за руку, Томаш вытащил меня из салона. Я споткнулась и чуть не упала.

      – Почему мы вышли?

      Он молча раскрыл над нами зонт.

      – Ты испугался, что я с тобой поеду? – внезапно догадалась я. – Правда?

      От абсурдности этого поступка мне вдруг стало так смешно, что я расхохоталась на всю улицу. Смеялась и никак не могла остановиться.

      – Прекрати себя так вести, – одернул меня Томаш.

      – Как так? Мне нельзя смеяться? Это первая веселая вещь, которая со мной произошла за столько дней. Ты испугался, что я пойду к тебе?! Блин, Томаш, это же дико смешно.

      – Ты очень громко смеешься. Вызывающе и развязно.

      – Что? Развязно?

      «Развязно» – дурацкое бабкино слово. Без пяти минут ругательство или оскорбление.

      – Если ты поклянешься не ходить в полицию, я готов ответить на твои вопросы.

      Тяжесть его взгляда припечатывала к земле.

      – Ладно, – я натянула улыбку, – вопросы так вопросы…

      Я выдержала многозначительную паузу:

      – Ты считаешь меня красивой?

      Серьезное выражение лица, с которым он чересчур быстро ответил: «Да!», вызвало новый приступ смеха.

      – Что-то еще? – нетерпеливо спросил он.

      Мне нужно было узнать у него важные вещи, не стоило ерничать, но, как и в тот раз в Надиной квартире, я просто не могла удержаться, словно насмешки придавали мне уверенности.

      – Ты специально так сказал, чтобы от меня отделаться?

      – Нет.

      – А я красивее, чем Надя?

      – Какое это имеет отношение к тому вечеру?

      – Самое прямое. Мне нужно составить твой психологический портрет.

      – Прикалываешься?

      – Да.

      – Надя считала тебя стервой.

      – Ну и правильно считала. Лучше быть стервой, чем проституткой.

      – В таком случае твои клятвы ничего не стоят.

      Он отвернулся и зашагал по дороге в сторону движения автобуса, унося с собой зонт. Холодные капли мигом остудили вспыхнувшее было негодование. Я опять все испортила.

      Когда я перевелась в эту школу, то была настроена очень агрессивно. Задиралась, хамила и ни с кем не желала общаться. Они все по определению были против меня, а я против них. Фил с Бэзилом пытались поставить меня на место, но у них это плохо получалось, потому что ни на какое место я не ставилась. Во мне сидела накопившаяся злость, и она требовала