Ведьма полесская. Виталий Кулик

уже решено. Не рви напрасно сердце. Ничего изменить уже нельзя, – непоколебимый тон пана Войховского сразу превратил пыл надежды Прохора в горечь безысходности.

      И парень вдруг ясно понял, что, попав в руки пана Хилькевича, будет там самым опальным, а посему и самым последним холопом. Таких ожидает незавидная участь. Вся самая тяжёлая и грязная работа не минёт его рук. Хотя Прохор работы и не боялся, но при одной мысли, что не ходить ему больше по лесу, не помогать пану Войховскому в проведении охоты, приводили парня в ещё большее отчаяние.

      – Что ж, теперь всё понятно, – обречённо сказал он. – Пану Хилькевичу намного удобнее держать виновного под рукой. Скверно на душе – а вот и я! Получи недарека плетей не за дело! Авось на душе и полегчает. Премного благодарствую, Егор Спиридонович! Я…

      – Дурак, – просто и без эмоций Егор Спиридонович прервал бедственную речь крепостного, но тут же, подойдя вплотную к Прохору, вдруг грозно прорычал: – Кто ты такой, чтоб указывать мне, как поступать? А?! Вот то-то, лучше уж помалкивай – тебе же спокойнее будет.

      Прохор никак не ожидал от пана Войховского такого отношения. Конечно, они были птицами несоизмеримых полётов, но ведь сколько времени проводили вместе на охоте. И всякое бывало. В мороз и в дождь, в лесу и на болоте они оба знали, что, случись беда, помогут друг другу. А тут вот – на тебе! Ага, помог пан холопу!

      Прохора душили досада и негодование. Но что он мог? Повлиять на решение Егора Спиридоновича не получилось. Сниматься с родных мест и перебираться на чужбину тоже не хотелось, тем более Прохор догадывался, какая там ждёт его встреча. В бега, что ль, податься? От таких невесёлых мыслей парень тяжело вздохнул и без разрешения сел на ближайший мягкий стул с резной спинкой. В другое время такое своеволие дорого обошлось бы крепостному, но сейчас Прохору было всё равно.

      – Ну что ты уже приуныл, как красна девица без хлопца, – смягчившись и не придав значения тому, что он стоит, а его холоп уселся на дорогой стул, сказал пан Войховский.

      – Радоваться нечему, – угрюмо буркнул Прохор.

      – Ладно, Прохорка, теперь слушай меня внимательно. Никто тебя ни на какую расправу не отдаёт. Любезнейший Семен Игнатьевич в большом долгу перед тобой! Охоту на медведя помнишь?

      – Да уж век не забуду. Помню и то, что Семен Игнатьевич уже «благодарил» меня. Кнутом. Да, видно, не до конца ещё благодарность его выплеснулась.

      – Не горячись. Тогда пан Хилькевич за сына сильно испугался. На его месте любой метал бы гром и молнии. Так что я его очень даже понимаю. Сын-то Андрей у них – единственный. Не дал Бог больше детей.

      – Мне от этого не легче.

      – Ну, так вот слушай и не перебивай, может быть, и станет легче. В общем, не разобрались мы тогда толком, как всё было. Да и сам Андрей Семенович не мог сообразить, что и как там у вас получилось. Что с виду было, в то и поверили. Никто и предположить не мог, что ты, находясь на другой стороне зарослей, всё же успеешь прийти вовремя и с дальнего расстояния такой выстрел произвести.

      Прохор