Период распада. Исход чумы. Тим Волков

на осмотр каждый…

      – Я не об этом, – сморщился Петр Алексеевич.

      – А о чем?

      – Про наших жителей. Что-то происходит. Я это чувствую. Зреет какое-то недовольство. Понимаешь? Какое-то напряжение.

      Своркин тряхнул головой, улыбнулся.

      – Ну что вы! Это вам кажется.

      – Не кажется, – с нажимом произнес хозяин «Купола». – Что-то есть. Только не могу сказать точно. Пока не могу.

      Своркин задумался. Потом медленно заговорил:

      – Может, и в самом деле есть напряженность. Но она понятная. Не каждый смог оплатить присутствие своих близких на «Куполе». Вспомните, только тридцать процентов людей внесли оплату за свои семьи. Еще сорок – только за своих жен и мужей. Кто-то за любовниц, хех! Но есть и те, кто платил только за себя. Их понять тоже можно – они до конца не верили в такой вариант исхода. А он вот случился. У этих людей, у этих одиночек, все близкие там, за периметром, остались. Поэтому и переживают.

      – А что переживать? Умерли уже все, – произнес без всякой злобы Петр Алексеевич.

      Ему и в самом деле было искренне непонятно это переживание – ведь и так понятно, что случилось, и произошедшего не изменить. Так чего горевать?

      Своркин сморщился. Продолжил:

      – Поэтому и напряжение некоторое есть. Но это пройдет, не переживайте. Рано или поздно, но пройдет. Отвлекутся на других, переключатся. Вон уже и уборщиц несколько к себе в каюты забрали – якобы убираться некому. Мы уж строго, по уставу, но они добровольно, по любви, говорят, хех!

      Петр Алексеевич задумчиво посмотрел на Своркина, покачал головой:

      – Нет. Не в этом дело. Что-то другое.

      – Да что может быть другое? – нервно хохотнул Своркин. – Не может быть тут другого. Да, есть, конечно, нервозность и на сокращение пайков. Но ведь тоже вынужденная мера, все это прекрасно понимают. В первый год обжирались, а теперь, когда провизия сократилась на складах, не сильно хотят аппетиты умерить.

      Петр Алексеевич задумчиво кивнул.

      – Разрешите выдать за ужином дополнительную порцию виски людям – и все как рукой снимет! – весело продолжил Своркин. – Никакого напряжения, только веселье. А можно чего и покрепче. В запасах седьмого склада есть еще веселая пыль, могу выдать, если разрешите.

      Петр Алексеевич не ответил.

      Некоторое время молчали. Своркин следил за хозяином, не смея сказать что-то еще. Повадки Петра Алексеевича, выученные за долгое время, подсказывали – сейчас лучше не лезть. Переждать.

      – Вот что, Своркин, – наконец произнес хозяин. – Потрись среди людей, послушай, кто что говорит, кого что беспокоит. Ненавязчиво, просто будь рядом. Народ молчать не будет. Все равно все сидят в саунах или кухнях и обсуждают – вполголоса, наедине. Но говорят, а значит, мы должны знать, о чем говорят. Выясни настроения. И докладывай мне. Каждый день. Слышишь?

      – Хорошо, – кивнул Своркин, низко поклонившись. – Могу идти?

      – Иди, – бросил Петр Алексеевич, вновь возвращая взгляд на карту.

      Своркин