Карусель для двоих, или Рыжая-не-бесстыжая. Наталья Викторовна Литвякова

Иль рококо, – разрисованный ручкой конверт: розы, дивные птицы по краям, у бабушки вызывал лишь едкие замечания. – Какие таланты пропадают, подишь ты. Сколько охотников за счастьем!

      – И ты никому из них не веришь, ба?

      – Нет. Написал бы честно: виноват, согрешил. Вину искупил заключением, раскаиваюсь. Так ведь нет. Все, как на подбор, из выступления Хазанова. Велят жарить цыпочек одиноким интеллигенткам. Но дело же не в моей вере, а в Зосиной. Любой её выбор мы примем, но будем начеку.

      К счастью, быть начеку не пригодилось и жарить цыпочек не пришлось. Зоя Михайловна вышла во второй раз за отставного военного. Познакомилась с ним в санатории. И ему уже не только жарила, запекала цыпочек, уточек, но и борщи варила. А картошку новый муж выкапывал на загляденье – одной левой.

      И сейчас, когда Лилька услышала признание Андрея Сергеевича, когда он собирался с духом выложить начистоту часть своей биографии, она желала лишь одного: чтобы Петров-старший не сказал того, что он ни в чём не виноват, что все вокруг такие-рассякие, один он хороший. В голове стучали молоточками бабушкины слова: просто так туда не попадают.

      – За что сидел? Сидел, Лиля, за дурость свою. За трусость, жадность и наш родной «авось пронесёт». Не пронесло. Да и поделом мне. Виноватить некого. Только себя.

      – Господи, спасибо, – прошептала Лилька.

      – Что? Ты что-то сказала?

      – Нет, нет, ничего.

      – Точно?

      – Точно.

      – Ладно, принято. Моя статья 216-я, часть первая: нарушение правил безопасности при ведении строительных работ, что повлекло по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью человека и ущерба в крупных размерах. Прокурор попросил три года. Пока шло следствие, рабочий умер. Часть первая превратилась в часть вторую. И дали пять.

      – Как умер? – Лилька всю щеку изнутри сжевала от переживаний, пока Андрей Сергеевич цитировал наизусть свою статью. Чеканил каждое слово. – Как пять?

      – Вот так. Вот так, Лиля. Родне я запретил вмешиваться, взятки давать и просить какого-либо снисхождения. Гибель человека, скажу, потрясла меня настолько, что в тот момент я и сам был бы рад повеситься, но не хватило смелости. Распалась личность моя после приговора, можно сказать, на атомы. Собирал потом долго. Повезло на людей, что поддерживали, не дали сломаться. Семья помогала. Письма писали, посылки слали. Оксанка приезжала на свидания. Я говорил ей: не жди. Разведёшься – пойму. Она только материлась на меня. Щас, говорит, шнурки поглажу и разведусь. Мы ведь с ней вместе со школы. Учились в параллельных классах, а когда в девятом нас соединили, тогда мы и разглядели друг друга. Потом – в институт вместе, только факультеты разные. Поженились после первого курса. Родители – против. Что мои, что Оксаны: рано, куда спешите, нет вам ни родительского благословения, ни помощи. Никакой. А мы записались на лето в стройотряд. Денег на праздник свой слегка заработали. А на торжество явились в чём? Смех один! Я в джинсах, она в платье с выпускного, обрезала, супермини такое вышло. Смеялись: