Семейное дело. Рекс Стаут

он отложил книгу – «Дворцовую стражу» Дэна Ратера и Гэри Гейтса[3] – и проворчал:

      – Доброе утро.

      – Доброе, – процедил я.

      – Ты в центр выбирался?

      – Нет. И к телефону не подходил.

      – Садись и докладывай.

      Конечно, себе он забрал самое большое кресло. Я подтащил другое, сел и начал:

      – Лучше и проще всего будет, если вы прочтете копию показаний, которые я дал Стеббинсу. – Я вручил Вулфу четыре листка бумаги.

      Обычно ему вполне хватало пролистать документ один раз, но теперь он вернулся к первым двум страницам, где дословно приводился наш с Пьером ночной разговор.

      Вулф покосился на меня:

      – Что ты утаил?

      – Из разговора с Пьером – ровным счетом ничего. Каждое слово правдиво. Из остального – тоже ничего, разве что умолчал, как вы явились вооруженным, с этой вашей палкой, и о ваших словах, что мне, мол, и так придется всем заняться. Там есть все, что было сказано и что произошло, однако я не стал упоминать о своей догадке. Об этом я рассказал только Стеббинсу. Когда Пьер остался один, он нащупал кое-что в кармане своего пальто и достал это кое-что – алюминиевый футляр из тех, в каких приносят сигары от дона Педро. Пьер отвернул крышку, и футляр взорвался в нескольких дюймах от его лица. Вы сами видели, какое у него лицо стало… На полу валялись алюминиевые стружки, и я сумел прочитать обрывки надписей на некоторых из них. Их, конечно, все подобрали и предъявили Стеббинсу. Короче, я решил, что надо сообщить ему заранее, все равно полиция скоро придет к тем же выводам.

      Вулф покачал головой, осуждая то ли Стеббинса, то ли меня:

      – Что еще ты ему рассказал?

      – Ничего. Я сообщил все, что знал. Никому другому никаких иных сведений не излагал, даже медицинскому эксперту и лейтенанту Бёрнэму, с которым вы никогда не встречались. Сам я не считал, но Фриц уверяет, что полицейских было девятнадцать человек. Дверь в Южную комнату опечатали. Говорят, днем должен подъехать специалист по бомбам, может, он что-нибудь найдет.

      Когда Вулф желает произвести на кого-то впечатление и находится в кабинете, в том единственном кресле, которое по-настоящему ценит, то обыкновенно откидывается на спинку кресла и закрывает глаза; спинка кресла в спальне имела неподходящий наклон, поэтому он просто прищурился и подергал себя за мочку уха. Так продолжалось добрые две минуты.

      – Ничего, – наконец проронил он. – Ничего вообще.

      – Верно. Но вы же величайший детектив на всем белом свете, потому Стеббинс мне и не поверил. Он думает, что Пьер успел что-то сказать, то ли имя назвать, то ли что-нибудь этакое озвучить, а мы с вами это утаиваем, хотим сами дело раскрыть. Ну, по правде говоря, я точно хочу. Я бы сам мог отвернуть эту крышку. Получается, я кое-чем ему обязан.

      – Я тоже. Подумать только, я спал в собственном доме, в собственной кровати, и тут… Это… это…

      Я вопросительно приподнял бровь. Такое случилось впервые. Впервые на моей долгой памяти Вулф был настолько обескуражен, что не находил слов.

      Он стукнул кулаком по подлокотнику

3

Журналистское расследование (1974) деятельности администрации Р. Никсона накануне Уотергейтского скандала.