Царство. 1951 – 1954. Александр Струев

большевистской партии, основатель Советского государства! – думал Никита Сергеевич. – Видел бы ты нас сейчас, товарищ Ленин, что бы ты сказал, похвалил или побил?»

      Под прозрачным колпаком, в ровном свете электрических ламп, Ильич покоился величественный, печальный, нереальный человек, но если выключить эти яркие лампы, приглушить грустную музыку и присмотреться – маленький, жалкий. Он не был похож ни на живого, ни на спящего, не походил и на мертвеца. Голова с закрытыми глазами идеально ровно покоилась на подушке, кожа под слабым искусственным освещением была не бледная, но и не розовая, а непонятно какая, точно портфельная кожа; полубезжизненное, без кровинки лицо, аккуратно причесанные короткие волосы, бородка, усики; если присмотреться – алебастровые, а издали – будто живые губы; черный отглаженный костюм, покойно сложенные на груди руки.

      – Владимир Ильич! – прошептал Хрущев, склонив голову. – Царство тебе вечное! – и, бросив последний взгляд на застывшего в хрустальном полушарье Ленина, вышел из гранитного Мавзолея.

      7 марта, суббота

      У учительницы катились по щекам слезы.

      – Мы должны проводить товарища Сталина в последний путь! – заикаясь от горя, выговорила она. – Отдать свой долг! – Учительница захлебнулась в слезах.

      Многие девочки, ученицы 10-го класса Барвихинской сельской школы тоже плакали.

      – На прощание поедут только отличники, – сбивчиво продолжала классная руководительница. – Залетаева! – обратилась она к старосте. – Ты будешь старшей. В час сорок все должны стоять на остановке.

      Аня Залетаева тоже плакала, ей было жалко Сталина. На школе и в каждой классной комнате висел траурный портрет.

      – Так нечестно, – тихо сказала она, впервые осмелившись перечить учительнице. – Проводить товарища Сталина в последний путь все хотят, не только отличники!

      – Да! Да! – загалдели ребята и обступили учительницу.

      – Хорошо, всех возьмем! – глотая слезы, согласилась она.

      – И Ваня Трофимов поедет, – добавила анина соседка с большой русой косой. – Он поправился и завтра в школу собирался.

      Ваня Трофимов был образцовым комсомольцем, два с лишним месяца он болел коклюшем, но в комитете комсомола переизбрать секретаря не думали, Иван пользовался огромным авторитетом у ребят: справедливый, решительный.

      – Если здоров, пусть идет, – согласился педагог.

      – Как же мы будем без товарища Сталина! – всхлипнула румяная Нина.

      – Не знаю! – выдавила учительница.

      Снег был колючий, резкий, нещадно мело второй день.

      – Скоро отпустят нас, – глядя на дикие порывы пурги, проговорила Марфа. – Домой поедем.

      – Домой? – поднял глаза немощный старичок.

      – Да. В родные места.

      – Приснилось, что ль? – тяжело вздохнул старичок. – Нет отсюда хода домой, деточка! Один ход отсюда – туда! – и он поднял