Царство. 1951 – 1954. Александр Струев

начал Хрущев.

      – Что с отцом?! – не здороваясь, оборвал Василий, он был уже здорово под мухой.

      – Врачи делают все возможное.

      Генерал с силой толкнул дверь и вошел к отцу. Буквально через минуту, появились Маленков, Ворошилов, Микоян и Каганович.

      – Что? – насупившись, спросил Ворошилов.

      – Плох, – отозвался Хрущев. – Василий приехал.

      Маленков попросил чай. Каганович, недолго думая, занял сталинское кресло, но потом встал и, прихватив варенье, перебрался ближе к Маленкову и уже никуда от Георгия Максимовича не отходил.

      – Вареньица, Георгий Максимович, положите! – услужливо предлагал Каганович. – Чаек с инжиром?

      Маленков принял вазочку.

      – Называйте меня, ребята, не Георгий Максимович, а Георгий Максимилианович, моего отца Максимилиан звали, а Максимовичем меня он окрестил, – кивнул на соседнюю дверь Маленков. – Сказал, что у трудящихся сроду ни одного Максимилиана не было. Вот так я превратился в Максимовича.

      Из малой столовой вышел Василий.

      – Загубили отца! – громогласно объявил он, и погрозил кулаком.

      – Ну, я вам!

      – Ты, Вася, не горячись, – вставая и направляясь к сыну Сталина, произнес Ворошилов. – Не у одного тебя горе!

      – Выродки! – выругался Василий и побежал на второй этаж.

      – Этот дров наломает! – заметил Хрущев.

      – Нажрется и заснет, – с неприязнью ответил Лазарь Моисеевич, – на большее не способен!

      – Не обращайте внимания. Что с него взять, с пьяницы? – высказался Микоян.

      В дверях появился Берия. Неизвестно почему, но сегодня Лаврентий Павлович сверх меры наодеколонился. Он весь благоухал. Берия уселся рядом с Маленковым.

      – Дрянь дело, – сказал он, и взглянув на комнату больного, добавил: – Помирает! Наши бессмысленные дежурства пора кончать, тут от врачей тесно и еще мы вошкаемся. Сейчас работать надо, а не штаны просиживать! – Я Светлане позвонил, – продолжал Лаврентий Павлович. – Она уже едет. Кто ее встретит? – он завертел головой.

      – Давай мы с Булганиным? – отозвался Хрущев.

      – Отлично. А горький пьяница что?

      – Ругается.

      – Пусть свой поганый язык в ж…у заткнет! Ты бы, Клим, ему обстановку разъяснил!

      – Разъясню! – отозвался Ворошилов.

      – А штаны здесь просиживать нечего! Страна должна знать, что Президиум ЦК трудится. – Берия встал.

      – И я в Москву! – как ужаленный, подскочил Каганович.

      Вслед за ними поднялись с мест Микоян с Ворошиловым.

      – Мы Свету встретим и тоже на работу, – за себя и за Булганина пообещал Никита Сергеевич.

      – Сбор в «уголке», в семнадцать ноль-ноль, не опаздывайте! – предупредил Георгий Максимилианович. «Уголком» члены Президиума между собой называли кремлевский сталинский кабинет.

      В начале аллеи появилась черная «Победа». Хрущев поднял руку. Водитель «Победы» понял знак и остановился. Из машины появилась Света. Вид у нее был растерянный.

      – Что? – спросила она.

      – Жив, пока жив! – глотая слезы, ответил Булганин.

      – Идем