Странствующая труппа. Николай Лейкин

мещане. Мещане любят кататься по первопутку, но мещане в воскресенье будут у своего мещанского старосты на свадьбе, – подхватил нотариус.

      – Так, так… Вообразите, ведь и я зван на эту свадьбу, – сказал пристав.

      – Говорю, что Рождественского поста нужно ждать, и тогда по воскресным и праздничным дням хорошие сборы начнутся, – продолжал нотариус.

      – Что вы толкуете! – перебил его пристав. – В Рождественском посту наши купцы и мещане будут считать за грех и в театр-то ходить. Все сядет на треску да на мороженую судачину.

      – И то, и то, – согласился лесничий. – Нет, уж в посту вам придется на одну интеллигенцию возлагать надежду. Только она одна и может поддержать. Теперь и я помню, что перед Рождеством приезжал к нам хор певцов и плясунов, давал два вечера в ратуше и с чем приехал, с тем и уехал.

      – Печально, очень печально… – повторял Котомцев, покачивая головой, и стал прохаживаться по комнате, отведенной под мужскую уборную.

      Вошла его жена, только что исполнившая перед публикой свой номер – стихотворение «Убогая и нарядная» Некрасова. Одета она была в черное шелковое платье со шлейфом.

      – Без единого хлопка… – сказала она мужу про свое исполнение. – Нельзя здесь устраивать литературные вечера. Не любят здесь чтение.

      – Здесь, матушка, ничего не любят, здесь любят только жареных откормленных гусей да настойку, – мрачно отвечал он, намекая на сегодняшнее именинное угощение у доктора.

      – Ну а что, при сегодняшнем сборе мы все-таки без убытка? – спросила она.

      – Отстань! Надоело и говорить об этом.

      Вечер прошел вяло. Немногочисленная публика зевала, а при чтении Котомцевой во втором отделении стихотворения «Грешница» какой-то купец, сидевший во втором ряду стульев, даже заснул и начал храпеть, чем возбудил смех в публике. Пристав тотчас же направился к нему и растолкал его. Не произвели никакого эффекта и «Записки сумасшедшего», исполненные Котомцевым в костюме. Суслову за куплеты еще немножко похлопали. Некоторое оживление внесла лесничиха своим исполнением малороссийских песен да Даша, свояченица Котомцева, чуть не в слезах протанцевавшая качучу последним номером. Танцевала она очень плохо, но тем не менее костюм, тельное трико и миловидность ее подкупали зрителей. Ее приняли чуть не на ура и заставили повторить номер. Сын головы и сын кабатчика Подседова сдержали свое слово и поднесли ей букет из живых цветов, купленный от садовника из оранжереи на винокуренном заводе.

      Когда Даша, по окончании номера, явилась в уборную переодеваться и показала сестре букет, та сказала:

      – Глупые мальчишки! Лучше бы полкуска полотна поднесли. У тебя все сорочки худые.

      Как только вечер кончился, в мужскую уборную тотчас же вошел содержатель гостиницы Подковкин, кланялся и говорил:

      – Ну как, господа актеры, сегодня мое счастье? Полностью со мною по счету рассчитаетесь или дадите только две обещанные красненькие?

      – Ничего