Граница. Пуст0ты. Евгения Драгомир

– наивность, которая, наряду с тупым героизмом, заставляет его надеяться, будто уговоры сработают; будто именно сегодня ему удастся воззвать к моей жалости, совести, или чем там еще люди оправдывают свою глупость? С наивностью еще можно смириться, но не с тем, что он считает правильным называть меня по имени. Имя соотносимо лишь с человеком; с его неповторимой сутью. В моем существовании нет сути. В нем есть цель, но и та не выходит за рамки «корпоративной этики»; никакого скрытого смысла; поверхностное существование с известным началом и концом.

      – Я не стану тебя защищать, если поставишь под угрозу исполнение моей работы.

      – Знаю.

      Я отодвинул его в сторону и вошел первым. Внутри тихо, как если бы в здании, действительно, никого не было. Повсюду валяются брошенные вещи; хрустит под ногами разбитое стекло. Наверх придется добираться пешком. Лифт создает слишком много шума, к тому же, чтобы вытащить все эти трупы, понадобится куча времени, которого у нас нет. Двери кабины то закрывались, то открывались, невзирая на лежащие в проходе «препятствия».

      Этим людям оставалось лишь обогнуть лестничный проход, но Донован не дала им даже выйти из лифта. Она действовала избирательно, избегая повторений. Все травмы разные: начиная от перелома шеи и заканчивая проникающими в грудь. Многие пытаются найти причину в действиях многоликих и используют свои предположения, чтобы умаслить их и удрать. Все равно, что пытаться уговорить землетрясение не валить пол под своими ногами.

      Перед десятым этажом Джон остановил меня и указал на боковую квартиру в конце коридора. Я достал из кобуры пистолет и снял предохранитель. Шестнадцать патронов с зарядом в 40 мА. Хватить, чтобы свалить многоликого с расщеплением в двадцать душ. Дверь была приоткрыта. Я подошел ближе и прислушался к тому, что происходило внутри. Ничего конкретного, кроме скрипа половиц и невнятного бормотания.

      Я потянул дверь на себя и стал медленно входить. Не считая одной комнаты, во всей квартире не было света. Патриция сидела на полу гостиной и мерно покачивалась из стороны в сторону, прижимая к груди ребенка.

      Она будто не видела нас и продолжала тянуть песню, мотив которой знаком каждому ребенку. Я достал из кармана зеркало душ и направил на нее.

      – Опаздываешь, пустой. Я уже устала вас ждать.– Глаза ее резко распахнулись, а на лице появилась довольная улыбка.

      – Девять. Неплохо для двух часов расщепления.

      – Думаю, вы видели больше.

      – Вы войдете в десятку лучших.

      Она усмехнулась и снова затянула песню, которую прервала ради нашего короткого разговора.

      – Вам пели эту песню, пустой, когда вы были в ее возрасте? – Патриция посмотрела на дочь, уткнулась носом в ее макушку и с наслаждением втянула воздух.

      – Да.

      – Забавно. У вас отняли душу, но сохранили воспоминания о жизни до отдела.

      – Воспоминания – продукт памяти. Душа меняет лишь отношение, но не способна повлиять на наличие.

      – К чему воспоминания, если они ничего вам не приносят?

      – Они