Пойдем со мной (сборник). Николай Савостин

Карлом Брюлловым, Нестором Кукольником, Михаилом Глинкой. Неожиданно увидев этот памятник почти в центре Вашингтона, я не мог не умилиться. Это ж надо, Америка преклоняется перед бывшим крепостным украинским крестьянином. У меня к Тарасу Григорьевичу с детства особое отношение. Мальчиком я увидел в свежем номере журнала «Мурзилка» возможность получить маленький «Кобзарь»: нужно было вынуть четыре средних листочка, разрезать, свернуть их вдвое, разрезать и опять сложить вдвое, получившуюся тетрадочку скрепить. Получилась книжечка с репродукциями его рисунков и гравюр, со стихами. И я сразу же запомнил наизусть «Як умру, то поховайте…», «Думы мои, думы мои…» и другие его вирши. Так с малолетства, одержимый рисованием и стихами, я, выражаясь высоким слогом, поместил в свое сердце Кобзаря Украины. Тогда я долгие деревенские вечера проводил с огромными однотомниками Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Но это все же были люди из особого рода, – офицер, дворяне. Шевченко же, что называется, из простонародья. И вот каких вершин достиг. Значит, и я могу научиться рисовать, писать стихи… Может быть и даже наверно, я не думал так впрямую, а сработало подсознание. Во всяком случае, к Шевченко у меня привязанность, может быть даже влюбленность, проявилась с раннего детства. Конечно, позже у меня завелись роскошные издания его книг. Но тот, крохотный «Кобзарь», с бледными репродукциями до сих пор нередко возникает перед глазами…

      И никогда не думал о нем как «инородце». Ведь из неволи его выкупили русские, хотя богатых украинцев было немало. Что-то их не занимала судьба «своего» талантливого отрока? И после царской опалы, вызванной в числе других причин и тем, что поэт в своей поэме с издевкой писал о царе и назвал его бабку сукой, после всех преследований, Российская академия художеств избрала его академиком! Да и часть произведений он написал по-русски. После ссылки и солдатчины (с запрещением писать и рисовать!) он в Питере был окружен вниманием и любовью лучших людей России. И вообще, в России он свой. Свой…

      Увидев у подножья памятника группу сидящих на ступеньках мужчин, не без основания решив, что это украинцы, я радостно направился к ним с возгласом: «Здоровеньки булы!» И не дожидаясь ответа, надеясь их приятно удивить, стал читать все, что вспомнилось из стихов Тараса Григорьевича. Спустя минуту, другую, увидел на их лицах выражение недоумения. Наконец один из них с трудом выдавил:

      – Нэ понима руски…

      – Да я говорю по-украински! – чуть не заорал я.

      – Нэ понима…

      Я чуть не заплакал от досады.

      Обошел сооружение, оглядел со всех сторон, сопровождаемый недоуменными взглядами сидевших у его подножья мужиков. Присмотрелся и к ним. Заметно, – выпили немного… Все-таки по лицам видно – украинцы, вот и пришли к бронзовому земляку. Воскресенье, делать нечего. А язык эмигрировавших в старину дедов-прадедов через несколько