Настасья. Валентина Батищева

этого достойна.

      – Не смеюсь вовсе. Я б к тебе тоже посватался, да мала ты ещё, птица-синица.

      Вспыхнула, красней своих волос стала. "Я бы к тебе посватался" – теплом разливались внутри слова.

      "А ты посватайся" – хотелось крикнуть в ответ, да горло сжало.

      – А "Марелла " пришла, завтра жди. Я видел, как в фарватер входили. – Ох, ты, что за красота, – он увидел братовы сапоги.

      – Брат шил.

      – А ну, покажи.

      Я достала пару сапог с затейливым узором серебряной нитью по голенищу и подала парню.

      – Примерю?

      Я кивнула.

      Сапоги сели как на хозяйскую ногу.

      – За сколько отдашь, красавица?

      – За пятьсот, – голос начал трястись от произношения заоблачной суммы, – злотых.

      – Пятьсоот? – протянул он. – Хм…

      – Отец так сказал. – Я не поднимала глаз на лицо Ёмая, глядя лишь на сапоги.

      На стойку передо мной опустился звякнувший кошель.

      – Беру сапоги за пятьсот, только, чур, в придачу поцелуй, – он облокотился на стойку, глядя на меня весёлыми глазами.

      – Этот вон тоже поцелуй хочет, – указала в окно на Василя, который утирался рукавом с утра бывшей праздничной рубахи. – Аж со сватами пришёл. Чтоб свидетели помолвки были, – меня передёрнуло, что не укрылось от взгляда Ёмая. Он улыбнулся. – А ты как? Тоже со сватами за поцелуем придёшь?

      Он просто перегнулся через стойку и прижался к моим губам своими. Мазнул языком по ним, они сами собой приоткрылись. Обхватил губами мои и медленно отпустил, но не отшатнулся, а так и стоял дыхание в дыхание, глядя прямо в глаза.

      "Ещё" – просили мои глаза, но губы молчали.

      – Украсть бы тебя, птица-синица, да увезти за тридевять земель, – он тяжело вздохнул, наклонился взять сапоги, обернувшись улыбнулся и вышел из лавки.

      Первый поцелуй. Такой сладкий…

      Я прильнула к окну, в надежде посмотреть, как Ёмай уходит, но, уткнувшись взглядом в Василя, вздрогнула: "Бээ, всё испортил, дурак".

      – Пап, я сапоги, что Вик пошил, продала, – я прибежала к отцу, показывая кошель, – и матрос, что их купил, сказал, что "Марелла" пришла.

      – Ну вот и славно, – мама положила руку поверх отцовой, – видишь, всё хорошо.

      Отец улыбнулся краем рта. Я обратила внимание, что вторая половина отцова лица застыла как маска. И рука недвижимо покоилась на подушке.

      – Пап, ты как?

      – Иди, милая, бабулям помоги, – отослала меня мама, вытирая слёзы.

      Глава вторая. Детство кончилось.

      Лекарь пришёл в тот же день, сказал: "Оплачено". Я проводила его к отцу под удивлённые взгляды женщин моего дома. Они с отцом долго были в горнице одни. Когда лекарь вышел, то разговаривал с мамой, она тихонько плакала. Затем забрала у меня деньги, что Ёмай дал за сапоги, и отдала лекарю. Тот выставил на стол из саквояжа несколько порошков и пузырьков и объяснял маме, что и как давать отцу. До поздней ночи я крутилась по хозяйству, продала пару пятизлотных сапог в лавке залётному морячку, кошка молча ходила следом.

      К