Настасья. Валентина Батищева

телегой, только лишь раз обернулась и посмотрела долгим взглядом, возможно, сохраняя в памяти мой образ.

      – Ты, Стат, сам слышал – дом Стоян забирает, Асе с Варварой не дело у зятя в приживалках быть, в собственном доме в углу ютиться, а сами они его уже не потянут – ни дров на зиму не запасут, ни продовольствия. В дедов дом переедут, матушки выходят Варвару, потом у Стояна и сосватаешь либо одну, либо другую.

      Стат стоял злой, лишь дым из ноздрей не шёл, но прилюдно против закона идти не хотел. Ничего, уйдёт заступничек в море, завтра же Аську за косы по земле до храма сам лично доволокёт, а Василю ещё и прут даст, чтоб сзади подгонял, стерву. И заставит старого Илинушку, что при храме служит, чтобы перед алтарём Всесильной матери руки алой лентой Аське с Васькой завязал, да из чаши одной испить дал. Тогда никто не посмеет ему слова сказать, Васька в своём праве будет. Разденет дуру до нога и заставит остров трижды обойти и день на площади простоять, а потом так, нагую и голодную в подпол и скинет. Нет, прежде даст Ваське надругаться, а то может и сам прильнёт к нежному девичьему телу дочери того, кого ненавидел всю жизнь. Хоть через девку отомстить, спустя столько лет. Ничего не оставалось, как отступить, отпустить руку от телеги, на которой на перине, укрытая по шею, среди узлов с вещами из простыней, Варвара по сумасшедшему вращала глазами и завывала, как раненый зверь.

      Сиян отстранил меня, достал тугой мешочек, развязал узел и показал мне, да так, чтоб все видели – внутри злотые.

      – Держи, хозяйка, за товар. Качество, как всегда, отменное, – он завязал назад и протянул мне деньги.

      – Стат, к тебе, что ли, теперь за сапогами наведываться станем? Осилишь ли? – опять глаза Сияна хитро сощурились.

      Стат, позабыв обо всём, кроме выгоды, подсчитывал в уме прибыль:

      – Только у меня в два раза дороже будет. В три! – сам себя перебил Стат.

      – Добро. Следующей весной, как Титовы сносим, так и заказ делать будем. А пока отойди, дай забрать купленное.

      Стат и не мешал, гаденько улыбаясь своим мечтам о сундуках со злотыми.

      Трое матросов, что остались с Сияном, шустро вытащили из лавки все сапоги.

      – А вы, люди добрые, расходитесь, нечего здесь торчать да зубы скалить. У людей и так горе.

      Капитан подтолкнул меня к дверям в лавку.

      – Иди, дом закрой, проводим к матери.

      Я послушно вошла в лавку, задвинула щеколду на закрытой за мной Сияном двери, вышла в сад, отпустила собаку, потрепав её по загривку; обратила внимание, что кур уже не было – матросы унесли. Закрывая дверь, в последний раз вдохнула аромат маминых цветов, что потом много лет будет преследовать меня во снах. Остановилась посреди широкого коридора, из которого расходились двери и лестница наверх и вслух сказала: прощай дом. И отчётливо услышала тяжёлый вздох. Испугалась, когда услышала тихий голосок:

      – Асенька, возьми меня с собой. Я тебе в помощь буду, не в тягость.

      – Кто здесь? – покрылась я холодным потом.

      – Я – Кроха, домовой.

      – Где ты?

      – Вот я.

      На