Настасья. Валентина Батищева

и голову, как он в тот день, когда за Виком посылал.

      Когда ребята начали выносить мамины сундуки и грузить на телегу, я будто очнулась. Я поняла, что навсегда покидаю родительский дом, что не будет больше в моей жизни отца, мамы, брата и бабушек. Не будет моей светёлки, с видом на сад. Не будет всего, что составляло мою жизнь, то есть – ничего. Где-то на улице начал скандалить Стат, увидев сундуки. Я же поднялась к себе в комнату, начала скидывать прямо на одеяло свою одежду, да милые девичьему сердцу мелочи.

      – Ась, помощь нужна? – спросил снизу лестницы Сиян.

      – Да, – ответила, прочистив горло.

      Он поднялся, взял узлы, оглядел меня:

      – Много ты в сумку заплечную напихала, подозрительно будет. Её тоже в телегу сложи, я потом заберу.

      Я кивнула.

      – Только ещё у меня кошка. Я б с собой её взяла.

      – За борт свалится, дольше рыдать будешь. Пусть с мамой хоть кто-то останется.

      Я опять кивнула. Обвела прощальным взглядом комнату и вышла, прикрыв дверь. Каждая ступенька – как часть моего прошлого – на этой я упала и навсегда на подбородке беленький шрам, на третьей запнулась и ноготь на ноге сорвала. А на нижней сидеть с куклами любила – оттуда меня родителям видно было – и отцу из лавки, если дверь открыта, и маме из кухни.

      Первым ходом матросы повезли сундуки в дедов дом. Бабуля обняла меня на прощание, расцеловала всё лицо, пожелала помощи Всесильной матери и ушла с телегой, показывать дорогу и готовить комнату для мамы.

      Я же спустилась к ней прощаться. Какая-то часть меня ещё не верила до конца в происходящее, что я вот так вот перешагну порог отчего дома и никогда сюда больше не вернусь. Не верилось, что теперь это будет и не мой дом вовсе. И что светёлка моя тёткиным детям, со мною незнакомым, отойдет и станет совсем уже не моя. Никогда больше не моя.

      Мама спала. Я залезла к ней на кровать, обняла, уткнувшись лицом в мягкие волосы. Так хотелось вернуть время на две седьмицы назад и быть просто босоногой Аськой, что разглядывает яркие рисунки в купленном старшим братом на ярмарке атласе. Девчонкой, что радостно встречает утро, спускаясь бегом по ступеням, под стук отцова сапожного молотка, на запах маминых блинов. Той Аськой, что брат щекотал до слёз и, перекинув через плечо, кидал на диван. Кончилось детство. Прощай, дом. Прощай, мама. Она не проснулась, я и не хотела. Во сне она была самой собой, чему-то улыбалась.

      Сиян стукнул в дверь:

      – Ась, там мои вернулись. Маму теперь повезут. Накрой её хорошенько, да одеяло подоткни, чтобы пут не видно было. Сама ступай, кролов да курей моим ребятам выдай, пусть на корабль несут, я тебе при Стате злотые отсчитаю, чтобы подозрений не было, что уходишь с нами.

      Я кивнула. Он прав. И он понял, что я не хочу видеть мамины пустые глаза, когда она проснётся, а хочу запомнить её такой – красивой и спокойной. Я вышла из родительской горницы и в неё шагнули несколько матросов.

      Задней дверью я вышла в сад. Не верится, что уже совсем скоро начнётся сезон дождей, после которого придёт сырая, затяжная зима. Корабли тогда на остров приходят лишь