Подрядчик. Константин Александрович Костин

сказал – как отрезал. А этот… тьфу! Ни одной медальки, с пятном на лысине, да и годками комбайнер не вышел. Без своей бабы – ни шагу… Перестройку эту удумал… может, вы мне скажете, что это за перестройка такая?

      Признаться, у меня появилось легкое ощущение дежа вю.

      – Перестройка – продолжение дела Октября. Это когда каждый делает свое дело на своем месте. Честно, добросовестно делает. Вот и вся перестройка, – зевнул я, вспомнив курс истории.

      – Вот и в газетах то же пишут… – промямлил бомбила.

      – И молча дело делает, – добавил я.

      – Молча – так молча, – вздохнул мужик. – А вот у меня случай был…

      – Совсем молча, – уточнил я.

      Глава 4

      "Волга" въехала во двор длинной девятиэтажки, изломанной зигзагом, за что ее прозвали "пентагоном". Не знаю, как сейчас, но в девяностых это был далеко не самый спокойный райончик. Местные пацаны, "городские", регулярно выясняли отношения с "деревенскими" – жителями частного сектора через дорогу. По утрам асфальт краснел кровью. Дикие времена, дикие нравы…

      Прокатившись на нейтрале, машина спряталась за голубятней. Николай, воровато оглянувшись, махнул мне рукой. Я вышел из автомобиля и, хрустнув суставами, потянулся.

      – Ш-ш, – зашипел таксист. – Не попались.

      Я еле удержался, чтобы не рассмеяться. Во дворе – ни души, во всем доме горело всего два окна. Рабочий класс давно уж спит – к чему в шпионов играть? Но… у каждого свои правила. Раз водителю так спокойней – то пусть.

      Прокравшись вслед за гидом, я вошел в подъезд. Обычный подъезд обычной девятиэтажки – только матерных надписей на стенах меньше – или пионеры сознательнее современных подростков были, или белили его чаще. Но кнопка лифта оказалась выжженной – с этим все в порядке, традиции оставались незыблемыми. Там, в двадцать первом веке, изобретут единственный способ борьбы с вандалами – кнопки станут металлическими, а не пластмассовыми. "Пластмасса"… слово-то какое древнее! В мое время его окончательно вытеснило понятие "пластик".

      Впрочем, мой проводник остановился не у лифта, а у дверей квартиры здесь же – на первом этаже. Он, для верности, еще раз приложил палец к губам и утопил кнопу звонка.

      – Кто там? – почти сразу раздался грозный голос, приглушенный дверью.

      – Фима, открывай, – прошипел таксер. – Это я, Колян.

      – Чего надо?

      – Клиента к тебе привел!

      Щелкнул замок и в прямоугольнике света появился… черт, да ему бы в фильмах сниматься! Какой типаж! Здоровенный детина, с головой, лысой, как коленка у Роксаны, со свернутым набок носом, ртом, полным золотых зубов. Его голова резко, без излишеств типа шеи, сразу переходила в плечи. Пожелтевшая совковская майка оставляла открытыми волосатые, как у медведя, плечи, позволяя в деталях разглядеть наколки качка. Ей-богу, если и бывает образ бандита всех времен и народов – то это оно!

      – Вот, Фима, – виновато улыбнулся Коля. – Человечка к тебе привел. Ему бы…

      – Я так думаю, у человечка