Последнее лето. Лидия Милле

путь туда нам был заказан: каждое утро ее занимали родители.

      Я попыталась опознать интересующуюся Алисией мать, но, когда протиснулась в дверь, разговор уже свернул на другие темы: новости о войне, трагический аборт знакомой.

      Алисия ушла в самоволку в соседний город, до которого ее подвез садовник. В городке смотреть было нечего: заправка, аптека, почти всегда закрытая, и дешевая забегаловка – вот и все достопримечательности. Но в этом захолустье ее ждал бойфренд. На пару десятков лет старше самой Алисии.

      Мы прикрывали ее как могли.

      – Алисия принимает душ, – в вечер побега объявила за столом Джен.

      Мы внимательно следили за выражениями лиц родителей, но те демонстрировали идеальный покерфейс.

      На следующий вечер Дэвид заявил:

      – Алисия в постели, у нее болит живот.

      На третий Саки сказала:

      – Извините, но Алисия не спустится к ужину. Не в настроении.

      – Девочке надо лучше питаться, – натыкая на вилку жареную картофелину, высказалась одна дама. Была ли это ее мать?

      – Худа как щепка, – сказала другая.

      – А она, случайно, не увлекается этим… ну, два пальца в рот? – спросил чей-то отец. – Чтобы не толстеть?

      Обе женщины покачали головами. Личность матери так и осталась загадкой.

      – Может, у Алисии сразу две матери? – спросил позже Дэвид.

      – Две матери, а что, все может быть, – сказала Вэл, неразговорчивая девчонка, похожая на мальчишку, которая если и открывала рот, то только чтобы повторить сказанное другими.

      Вэл была такой маленькой и худой, что невозможно было точно сказать, сколько ей лет. В отличие от остальных она приехала откуда-то из глубинки и больше всего любила лазать, по крышам, по деревьям – неважно, лишь бы повыше, и делала это виртуозно.

      – Не ребенок, а чертова обезьянка, – однажды отозвался о ней один из мужчин, наблюдая за тем, как она карабкается вверх по иве.

      Компания родителей выпивала на веранде.

      – Гиббон, – сказал другой. – Или берберская обезьяна.

      – Белоплечий капуцин, – предложил третий.

      – Карликовая игрунка.

      – Детеныш черного ринопитека.

      Женщине это надоело.

      – Заткните хлебала, – огрызнулась она.

      С родителями мы вели себя строго и чуть что применяли карательные меры: воровство, насмешки, порчу еды и питья.

      Они этого не замечали. А мы считали, что наказания соответствуют совершенным преступлениям.

      Хотя самое страшное их преступление не поддавалось определению, а следовательно, и справедливому наказанию, и этим преступлением было само их существование. Их внутренняя сущность.

* * *

      Зато к вещам мы относились с глубоким почтением. К примеру, мы уважали дом – величественную старую крепость, наш замок, нашу цитадель. Хотя того, что находилось внутри дома, это не касалось. Кое-что мы взялись уничтожить.

      Тот, кто к концу недели накопил больше всего плюсов, мог выбрать себе мишень. Какой безделушке не повезет. Набиралось