Последнее лето. Лидия Милле

направлялась к этому воображаемому персонажу. Выходила за дверь. И исчезала.

      В начале июня, в первую неделю отдыха, несколько взрослых поднялись по лестнице на скрипучий чердак, служивший нам спальней: немногие из нас спали на кроватях, но большинство на полу. Мы услышали голоса, обращенные к младшим: «Мы пришли укладывать вас спа-атеньки».

      Мы попытались спрятаться, то есть с головой укрылись одеялами, кто-то даже нагрубил. Родители удалились, вероятно оскорбленные в своих лучших чувствах. Мы повесили на дверь табличку «Родителям вход воспрещен», а утром вызвали их на серьезный разговор.

      – В вашем распоряжении весь дом, – начал Терри спокойно, но с напором. – У вас есть свои спальни, собственные ванные комнаты.

      Он носил очки, был приземист и держался весьма надменно. Он стоял во главе стола, сложив руки на груди, и говорил взвешенно и авторитетно.

      Родители пили кофе. Слышалось хлюпанье.

      – А у нас одна комната. На всех. Одна-единственная комната! – с нажимом сказал Терри. – Ради всего святого. Оставьте нам это благословенное пространство, крохотный его клочок. Представьте, что чердак – это резервация. Вы – белые завоеватели, жестоко вырезавшие наш народ. А мы – индейцы.

      – Коренные американцы, – поправила чья-то мать.

      – Бестактная метафора, – сказала другая. – В культурном плане.

* * *

      – Что, чья-то мать косолапит? – спросила Джен. – Ха, не замечала.

      – А что такое косолапить? – спросил Лоу.

      На самом деле его звали Лоренцо, но это чересчур длинно; к тому же он был выше всех нас, поэтому мы прозвали его Коротышкой Лоу. Собственно, кличку придумал Рейф, а Лоу не спорил.

      – Когда как будто подвернул ногу, – пояснил Рейф. – И приходится носить ботинок на толстой подошве, знаешь? Наверняка та толстуха – мать Саки.

      – Ну да, конечно… Не угадал, – сказала Саки. – Моя мать гораздо круче. Сто очков вперед даст этой тетке.

      – Но не может же она быть ничьей матерью, – возразил Лоу.

      – Ну почему, может, – сказала Саки.

      – Есть же одинокие взрослые, – высказался Джуси. Это прозвище он получил потому, что у него изо рта постоянно сочилась слюна. Он обожал плеваться.

      – И бездетные пары, – сказала Джен. – Бесплодные. Какая печаль.

      – Которым суждено умереть без потомства, – подхватил Терри, мнивший себя остряком. На самом деле его настоящее имя сопровождал порядковый номер третий. На латыни – «Терций». «Терция» затем сократили до «Терри». Само собой, родители так его и называли.

      Он вел дневник, в который, по всей вероятности, записывал свои переживания, что служило объектом всеобщих насмешек.

      – Да, но я видел, как толстуха обжималась на кухне с отцом Саки, – сообщил Рейф.

      – Неправда, – сказала Саки. – Мой отец умер.

      – Да. Давным-давно, – кивнула Джен.

      – И бесповоротно, – отметил Дэвид.

      – Значит, отчим. Велика разница, – сказал Рейф.

      – Они