Золотая чаша. Генри Джеймс

был бы чем-то вроде неоцененного героя. Он вполне способен быть героем и станет, если понадобится. Но причиной должно быть что-то посерьезнее, а не просто наша скучная жизнь. Я уж знаю, в чем он действительно замечательный. – На этом она примолкла, но в конце концов закончила тем, с чего и начала: – Все-таки мы ведь не обязаны делать разные глупости. Если нужно жить более широко, как считает Фанни, так мы можем и широко. Что нам мешает?

      – Это что, наш непременный нравственный долг? – осведомился Адам Вервер.

      – Да нет, это для развлечения.

      – Чьего? Для развлечения Фанни?

      – Для общего развлечения; но Фанни, надо думать, будет развлекаться больше других. – Мегги помолчала; она как будто еще что-то хотела добавить и в конце концов высказалась: – Если вдуматься, это и для твоего развлечения тоже. – И отважно продолжила: – В конце концов, не надо долго думать, чтобы сообразить, что можно сделать для тебя гораздо больше того, что делается.

      Мистер Вервер издал какой-то странный неопределенный звук.

      – А тебе не кажется, что ты уже очень много делаешь, когда приходишь и вот так разговариваешь здесь со мной?

      – Ах, – улыбаясь ему, ответила дочь, – мы придаем этому слишком большое значение! – И тут же объяснила: – Это все хорошо, это естественно, но тут нет ничего особенно выдающегося. Мы забываем, что мы свободны, как воздух.

      – Но это же замечательно, – взмолился мистер Вервер.

      – Да, если мы и действуем соответственно. А если нет, то нет.

      Она по-прежнему улыбалась, и мистер Вервер видел ее улыбку, но все же ему снова стало не по себе; его поразила сила чувства, угадывающаяся за шутливым тоном.

      – Что ты хочешь сделать для меня? – поинтересовался он. И, поскольку она молчала, добавил: – Ты что-то задумала.

      Его вдруг осенило: она же с самого начала разговора о чем-то умалчивала, и он это смутно сознавал, а временами даже не так уж смутно, хотя и уважал, вообще говоря, теоретически ее новообретенное право на недоговоренности и тайны. С самого начала какое-то беспокойство таилось в ее глазах… И то, как она то и дело задумывалась, забывая обо всем вокруг, – должна этому быть какая-то причина. Мистер Вервер больше не сомневался.

      – Ты что-то такое прячешь в рукаве.

      Молчит – значит, он прав!

      – Я тебе скажу, и ты поймешь. В рукаве – только в том смысле, что дело в письме, которое я получила сегодня утром. Да, я о нем думала весь день. Спрашивала себя, честно ли это будет, если я – вот сейчас – попрошу тебя вытерпеть еще одну женщину.

      Он почувствовал некоторое облегчение, но такая забота с ее стороны отчасти внушала тревогу.

      – «Вытерпеть»?

      – Ну, не будешь ли ты против того, чтобы она приехала…

      Мистер Вервер широко раскрыл глаза – и тут же расхохотался.

      – Это зависит от того, кто она!

      – Ага, вот видишь! Я как раз и опасаюсь, что именно с ней у тебя будет больше забот. То есть, что ты способен перестараться, по своей доброте.

      Мистер Вервер слегка качнул ногой.

      – А