Сергей Есенин. Биография. Олег Лекманов

вживлять в сознание ближайшего окружения черты своего нового поэтического образа. После бурного обсуждения в кружке Мурашева картины Яна Стыки “Пожар Рима” и исполнения одним из гостей фрагмента “Сомнения” Михаила Глинки на скрипке “Есенин подошел к письменному столу, взял альбом и быстро, без помарок написал следующее стихотворение:

      “Сергей Есенин

      16 г. 3 июля.

      Слушай, поганое сердце,

      Сердце собачье мое.

      Я на тебя, как на вора,

      Спрятал в руках лезвие.

      Рано ли, поздно всажу я

      В ребра холодную сталь.

      Нет, не могу я стремиться

      В вечную сгнившую даль.

      Пусть поглупее болтают,

      Что их загрызла мета;

      Если и есть что на свете —

      Это одна пустота.

      Прим<ечание>. Влияние “Сомнения” Глинки и рисунка “Нерон, поджигающий Рим”. С. Е.”.

      Я был поражен содержанием стихотворения. Мне оно казалось страшным, и тут же спросил его:

      – Сергей, что это значит?

      – То, что я чувствую, – ответил он с лукавой улыбкой.

      Через десять дней состоялось деловое редакционное совещание, на котором присутствовал А. Блок. Был и Сергей Есенин.

      Я рассказал Блоку о прошлом вечере, о наших спорах и показал стихотворение Есенина.

      Блок медленно читал это стихотворение, очевидно и не раз, а затем покачал головой, подозвал к себе Сергея и спросил:

      – Сергей Александрович, вы серьезно это написали или под впечатлением музыки?

      – Серьезно, – чуть слышно ответил Есенин”[312].

      Автограф стихотворения С. Есенина “Слушай, поганое сердце…”, записанного в альбом М. Мурашева.

      Петроград. 3 июля 1916

      Мурашев, иногда навещавший Есенина в Федоровском городке, в одном из вариантов своих мемуаров подробно описал быт и тамошнее времяпрепровождение приятеля. Вот выполненное им с протокольной точностью изображение есенинской комнаты в казарме: “Окно под потолком, но без решеток. Это не острог, а какой-то стиль постройки для слуг. Мрачная продолговатая комната. В ней четыре койки, покрытые солдатскими одеялами. Койка Есенина была справа под окном. У койки небольшой столик и табурет”[313]. А вот куда более отрадные строки о реакции полковника Ломана на визит Мурашева к другу: он “подошел к столику, сел на кровать Есенина и на большом листке бумаги написал: “Отпустить Есенину за наличный расчет 1 бут. виноградного вина и 2 бут. пива. Полковник Ломан””[314]. Пока эта снисходительность ничем не грозила: до прославленных есенинских запоев было еще очень далеко.

      В Царском Селе Есенин часто виделся с постоянным его жителем, публицистом и критиком Ивановым-Разумником, которому после двух революций 1917 года суждено было сыграть очень большую роль в жизни поэта. “На моей памяти одно из посещений отца Есениным в 1916 году, – рассказывала много лет спустя дочь Иванова-Разумника Ирина. – Сергей Александрович стоял у рояля, пел. Может быть, не пел, а певуче читал свои стихи, но у меня сохранилось

312

Мурашев М. Сергей Есенин // Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 194–195. Следы поспешности легко обнаруживаются в этом стихотворении. Каково, например, значение слова “мета”?

313

Мурашев М. Сергей Есенин в Петрограде // Сергей Александрович Есенин: Воспоминания. С. 57.

314

Там же. С. 59.