Солдаты последней войны. Елена Сазанович

на мгновение съехали в уголки глаз. Появились трусость и подобие сочувствие. Но не раскаяния. Я бросился вон. И уже на улице, переведя дух, сообразил, что не сделал главного. Не плюнул ему в лицо… Я шел не чувствуя ливня. Не замечая грязи и луж под ногами. Не слыша рева автомобилей и гула толпы…

      На углу у «Нумизмата» я внезапно заметив знакомую фигуру. Это был Поликарпыч. Рядом с ним стоял здоровенный детина в темных очках. Маленький хроменький старик дрожащими руками протягивал ему что-то блестящее. Недоброе предчувствие заставило вмиг очнуться. И я подскочил к ним.

      Так и было. Этот недобитый гад выторговывал у Поликарпыча орден «За оборону Сталинграда». Сердце готово было разорваться, как снаряд с последней войны, прямо здесь. И я закричал. Пожалуй, не будь у меня такого сумасшедшего вида, безумных глаз, дикого рева, детина мог бы запросто прихлопнул меня на этом же месте. Но он испугался.

      – Сволочь! – бешено орал я. – Быстро вернул орден! Или я задушу тебя собственными руками!

      Он торопливо бросил орден в лужу и запрыгнул в машину, огрызаясь уже на ходу.

      – Чокнутый! Шваль подзаборная!

      Шестисотый «мерс», сверкая пуленепробиваемыми стеклами, бросился с места. И я не без удовлетворения подумал, что нас еще боятся.

      Поликарпыч поднял орден, бережно вытер его краем пиджака и поцеловал. В луже осталась валяться десятидолларавая бумажка.

      – Прости меня, Кирюша. Сам знаешь, для чего я… Для Галки.

      – Я все знаю, Поликарпыч. Все знаю. Но уже поздно… Но даже не в этом дело. Дай мне слово, милый Поликарпыч: чтобы ни случилось – землетрясение, голод, смерть, никогда не продавай ордена. Никогда! Ведь это одно из немногого, что у нас еще осталось. И мы не имеем права…

      Я взял орден из рук Поликарпыча и прицепил ему на грудь.

      – Пошли, старый солдат! Пройдемся гордо мимо этих блестящих витрин. И помни, что здесь когда-то гуляли Пушкин и Горький, что здесь строились храмы науки и храмы души. Ведь именно здесь ты вместе со своими товарищами прошел в конце концов победным маршем в 45-м. И мы имеем право гордо пройтись по нашим улицам. Потому что они всегда будут наши.

      – Я воевал за то, чтобы жила Галка. А не такие, как этот… – прохрипел Поликарпыч, глотая старческие слезы.

      – Мы будем жить за нее, милый мой друг. Мы будем жить…

      – Да… Но как? Кирка, ответь, как?

      Я не ответил. Я крепко обнял маленького Поликарпыча. И он, опираясь на палочку, пошел рядом со мной. Гордо вскинув голову. И на его груди вызывающе блестел орден «За оборону Сталинграда».

      Потом Шурочка меня спросил об одном.

      – Скажи, Кира. Честно скажи. Если бы все случилось лет десять назад, ее можно было бы спасти?

      Я честно ответил.

      – Во всяком случае, операцию сделали бы немедленно. А уж потом полагались бы на Бога.

      – Значит, у нее был шанс. Значит, она могла бы жить, – тихо, но твердо сказал Шурочка. – Значит, ее просто убили.

      – Знаешь, сколько бы могло жить… – я махнул рукой. – Впрочем, как на войне.

      – Странная