Упырь, или Жизнь после смерти. Игорь Журавлев

на то, что пока не доучился, в деле своем разбирался хорошо – сказывалось воспитание в семье врачей, да и полевая практика – это вам не нудная лекция, всё схватываешь на лету. Сам Веня был единственным ребенком двух учителей – тоже, получается, из интеллигентной семьи, хотя его родители были интеллигентами в первом поколении. Вот на этом они и сошлись, ведь большинство окружавших их людей были либо потомственными крестьянами, либо из рабочих, включая даже офицерский состав.

      Костю он встретил на подходе к санчасти, расположившейся в уцелевшем здании бывшей районной больницы. Здание было маленьким, но зато почти не затронутым боями. Костя сидел на лавочке у входа и курил. Вид у него был усталый, впрочем, такой вид для него был обычным, сколько его Веня помнил – работы у фронтовых медиков всегда было очень много.

      Увидев своего приятеля, Костя вскочил, отбросил папироску и они крепко обнялись.

      – Венька! Чертяка! Живой! А я уж подумал было, что сгинул мой друг в той мясорубке.

      Веня нахмурился:

      – Как не сгинул, сам не понимаю, по самому краешку прошел. Видно, потерял сознание и фрицы за мертвого приняли в темноте. Когда очнулся, все мои ребята уже ушли за кромку. А мне, видишь, повезло, опять ни одной царапины.

      Костя успокоительно похлопал его по спине, отодвинул от себя и взглянул в лицо:

      – Не суди себя, я уверен, в том нет твоей вины. Если остался живой, значит, будет возможность за ребят отомстить. Так это и рассматривай, хорошо?

      Веня только кивнул, здесь их мысли совпадали.

      – Так, не понял, – Костя удивленно выкатил глаза, – а где твой шрам на лбу, который я самолично полгода назад зашивал?

      – Как где? – Не понял Веня и пошарил ладонью над левой бровью На ощупь лоб был гладким, никакого шрама не ощущалась. – А где у вас зеркало?

      Костя молча достал маленькое прямоугольное зеркальце из кармана кителя и повернул его к Вене:

      – На, сам смотри.

      Старший лейтенант Вениамин Данилов взглянул и с удивлением увидел чистый, без единой царапинки и морщинки лоб. Если бы он не знал точно, то с уверенностью бы заявил, что на этом лбу никогда никакого шрама не было. Он задумался, крепко задумался. Стал вспоминать и понял, что ни комполка, ни особист его, скорее всего, последние полгода после того ранения не видели. Иначе бы они сразу обратили внимание, уж слишком броская была примета – напополам разваленная и зашитая левая бровь и уходящий под челку кривой красный шрам. Как тогда чиркнувший на излете осколок глаз не задел – только чудом, не иначе. Взвода его, где всем этот шрам был хорошо знаком, уже нет почти – трое раненых, отправленные в госпиталь, скорее всего, в свою часть не вернутся. А если и вернутся, он что-нибудь придумает. Да и не будут они трепаться. Кто еще видел? – Да черт его знает, видеть многие могли, тот же комроты, командиры взводов, а вот кто запомнил, а кто нет, так и не скажешь, на войне такие вещи в глаза не бросаются, многие ходят со шрамами. Но если начальство об этом узнает, тот же особист, например, хана ему точно, замучаешься