Украсть у президента. Владимир Гриньков

А что такое достоевский?

      Тишина изумления повисла над столом и стало слышно, как далеко внизу, под окнами, шумят расшалившиеся дети.

      Корнышев смотрел на Женю. Горецкий смотрел на Глеба. Глеб смотрел в стол и медленно багровел, словно вдруг разглядел в столешнице нечто неприличное.

      – Достоевский, Женя – это такое писатель, – неестественно ровным голосом сказал Глеб.

      – Понятно, – смутилась Женя.

      И только теперь гости поняли, что всё это – не шутка.

      Женя вышла из кухни. Глеб поднял глаза. Гости молча смотрели на него.

      – Она больна, – сухо произнёс Глеб. – Прошу прощения за то, что сразу вас не предупредил.

      * * *

      Когда остались втроём, можно было переходить к разговору о делах, ради которых приехал Горецкий, и посмурневший Глеб уже не притрагивался к водке, но Горецкий хотел, чтобы беседа текла как бы сама собой, вроде бы ничего серьёзного, просто собрались старые приятели с единственной целью пображничать, и дело только в этом, а разговоры – это между прочим, только чтобы за столом не молчать. Горецкий лично разлил водку по рюмкам, скосил глаза на хмурого Глеба, но демонстративно не заметил его хмурости и сказал беспечно:

      – А я только сегодня в Москву прилетел. Получается, что с корабля на бал. Давай, Глеб, выпьем. За то, что не отказываешь. За то, что к тебе в любой момент можно завалиться и водки попить.

      Он старательно пытался вытащить Глеба из трясины расстроенных чувств, но это было так прямолинейно и так всё на виду, что Глеб решил, что надо всё проговорить до конца и тем самым закрыть тему, чтобы не оставалось поводов для домыслов и чтобы не случалось больше неловких ситуаций.

      – Женя попала в автокатастрофу, – сказал он, посмотрел на Горецкого и улыбка на лице Ильи мгновенно испарилась. – Катастрофа была страшная. Её приятель, который был за рулём, погиб. Сама же она была в коме несколько дней. Выкарабкалась чудом, но её собирали буквально по кусочкам, у неё сейчас всё тело в швах. Первое время после того, как она пришла в себя, она никого не узнавала. Помнила только отдельные слова. Ей давали в руку ручку, предлагали написать своё имя – она не могла этого сделать. Сейчас в это трудно поверить, но тогда это был не человек, а эмбрион. Она тогда и она сейчас – это небо и земля. Но какие-то проблемы сохраняются. Она всегда мучается, когда ко мне кто-то приходит. Пытается угадать, видела раньше этого человека и должна ли помнить его имя. Я не знаю, восстановится ли она когда-нибудь полностью.

      – Черепно-мозговая травма? – спросил Горецкий.

      – Да, – кивнул Глеб. – Ушиб головного мозга тяжёлой степени.

      – И тем не менее прогресс впечатляет, – оценил Горецкий. – Девушке повезло, что у неё такой братец.

      Глеб сделал движение рукой, желая показать, что не об этом сейчас речь, но Горецкий продолжил настойчиво:

      – Глеб! Я на сто процентов уверен, что без тебя бы она не поднялась. Ты и сам понимаешь, что если бы не твои знания и не твой опыт – она была бы сейчас в куда более плачевном состоянии …

      – Ладно,