Принц и Виски. Варя Медная

и чем она поможет против метающего молнии Варлога? Пирогами закидает?

      – Лучше скажи, почему ты называешь его Сыном Шакала? Откуда такое прозвище?

      – Точно больше не будешь? – Я помотала головой, и Касинель подгреб к себе сковородку. – Один его далекий предок, очнувшись раненым на поле после битвы, обчистил павших товарищей по оружию, – вилка воровато пробежалась между макаронинами, выцепляя кусочки сыра, – а после добил своего военачальника, вырезал у него печень и съел. – Рассказчик театрально пронзил последнюю равиолину и отправил себе в рот.

      – Фу! Гадость! Зачем он это сделал?!

      – Чтобы забрать силу и мужество. И для ускорения заживления ран.

      – Регенерация… – прошептала я.

      Печень – орган, способный восстанавливать первоначальный размер даже из оставшейся четверти, как мне теперь известно после заваленной лабораторной по биологии. Неужели предок Варлога надеялся распространить это свойство на весь организм?

      – Он провернул мародерство и ритуал ещё не раз, прежде чем его поймали и выжгли на шее знак в форме паскудного зверя, чьим повадкам он вторил. Но даже тогда он не повинился в грехах, заявив, что теперь неуязвим против любого оружия и потому бессмертен.

      – Это было правдой?

      Касинель пожал плечами:

      – Он скончался, подавившись вишневой косточкой. Но с тех пор шакала в их роду взяли за гербовый знак, и отцы сами клеймят прошедших обряд сыновей, – Касинель подался вперед и легко дотронулся подушечкой пальца пониже уха, – вот здесь.

      Прикосновение неожиданно обожгло, как только что поставленное клеймо.

      – Вот уж точно талант извлекать пользу даже из невыгодной ситуации, – пробормотала я, неловко потирая шею.

      Охотник снова отодвинулся и невозмутимо докончил:

      – Они веруют, что при инициации юношам передается не только веками накапливаемая способность быстро исцеляться от ран, но вся родовая сила, а также частичка души зверя заодно с его хитростью, наглостью и злобой, после чего те теряют последние крохи человечности.

      Теперь все ясно с белочкой: у принца генетическая предрасположенность к сыроедению. Но вспомнить, имелось ли на шее клеймо, не удалось.

      – А Варлог… уже съел, гм, имею в виду: он прошел инициацию?

      – Сие мне неведомо, – нехотя признал Касинель, вновь хмурясь в тщетной попытке доискаться ответа в памяти. – Теперь твой черед рассказать все, что знаешь о нем.

      – Вообще-то знаю я не так чтобы много, – я дотянулась до сумки, извлекла дневник и положила ему на колени, – но надеюсь найти часть ответов здесь. Скажи, ты понимаешь, что тут написано?

      Неслучайно ведь тетрадь привела к нему. Касинель погладил кожаную обложку, задумчиво обвел пальцем букву «И» и открыл.

      Пока он листал проявленные страницы, я не дышала. Наконец не выдержала:

      – Ну как?

      – Это шифр.

      Сердце упало.

      – То есть ты его…

      – Понимаю.

      – Что?! Хочешь сказать, что можешь