Синдром изоляции. Роман-судьба. Анастасия Архипенкова

что запомните братство фронтовое. На всю оставшуюся жизнь…

      Папа, чокаясь, спрашивает:

      – Не предашь меня, Галушка?

      Ты выдыхаешь:

      – Никогда!

      Жить не боишься только когда у него хорошее настроение. С тех времен вы – пампушка и Галушка, отец придумал.

      Он балагурит, напевая Высоцкого, и мастерит. Сегодня вы заканчиваете кухонную лавку, обшиваете рейками боковушку. Ты крутишься рядом для того, чтобы подсобить, создать упорину топором, гвоздь подать. Предугадываешь его намерения и подаешь пассатижи, молоток… Папа доволен: мужскую работу ты освоила прилично. Жаль, что не мальчик, главное разочарование отца. Бесцельно угробишь два десятка лет на то, чтобы стать казаком. Сыном славы и воли.

      Если пампушка не в духе – сиди в светелке, не высовывайся. Ночью пожрешь, не сдохнешь. У тебя ж сто кэгэ лишнего веса. На вопрос «Чем занимаешься, Галина?» следует крикнуть: «Вышиваю салфетку!»

      Хорошие девочки только и делают, что рукодельничают или читают. Совершенством в папиных глазах является героиня песни «Подари мне платок». Ничего не спрошу, ничего не скажу…

      С идеальными женщинами отцу, прямо скажем, не повезло.

      Из-за его плохого настроения постоянно тянет в туалет. Страшнее всего, когда бьет словом. Ремень – фигня. Разбор твоей личности заканчивался слезами (ошибка! Плач распаляет отца!). Ты еще не освоила технику владения собой. Хмуро киваешь, мысленно повторяя правописание безударных гласных в корнях слов. От истерики это средство – верняк.

      Бер-бир. Мер-мир. Пер-пир…

      Мне не больно.

      …Вернувшись домой, мама первым делом выкидывает антидепрессанты и берет с тебя клятву никогда не садиться на таблетки.

      – Эта гадость способна завалить бегемота!

      Кажется, она вернулась в себя: ожесточенные бои с папой переходят в решающую стадию. Тебя делят вместе с другим нажитым имуществом.

      Вот бы сбежать из дома! В четырнадцать лет на работу не берут. Даже почтальоном. Ты узнавала. Не собираешься ни с кем из них оставаться. Ненавидишь обоих. Клянешься, что у тебя никогда не будет развода. Если повезет и вообще возьмут замуж. Продолжаешь мечтать о суженом. «Если веришь, сказка оживет!». В школьном дневнике появляются тройки и двойка по поведению. Больше не интересно быть главной пионеркой.

      В день развода (пришли из ЗАГСа под ручку, как голубки) ты стащила у матери две начатые пластинки феназепама. Легла на кровать и застыла в ожидании «холодного сна могилы».

      Сон был крепким, но иногда долетали клочки странных диалогов. «Театр у микрофона» они, что ли, слушают?

      – Алевтина, дай яйцо!

      – Рубль с тебя!

      – Какой рубль? Они ж по рубль пять – десяток?

      – А ты – поди! Купи!

      Никто тебя не хватился. Будто в семье дети только и делали, что дрыхли по сорок восемь часов.

      В понедельник собиралась в школу озадаченная: может, Бог заменил таблетки на просроченные?

      После неудачного суицида наступает апатия. С ней ты и выслушаешь