Кумач надорванный. Книга 2. Становление.. Игорь Бойков

Валерьян.

      У Мельтюхова при разговоре о Жириновском разгорались глаза.

      – А почему же ему за ним не пойти? Жириновский – прирождённый лидер. Он – оратор. Он умеет разговаривать с простыми людьми. Умеет зажечь. Он не из номенклатурной породы…

      Остаток дороги Мельтюхов продолжал нахваливать Жириновского в пику Анпилову и другим предводителям антиельцинских сил.

      – Сопротивление режиму под предводительством коммунистов не имеет серьёзных перспектив, вот помяни моё слово. Коммунисты сами же развалили страну. Для того чтобы её собрать, нужна совершенно новая сила, – с убеждённостью повторял он.

      Сойдя с поезда, они направились к метро вместе.

      Проведению вече высшие власти решили не препятствовать. И в стане президента, и в аппарате Верховного Совета, поняв, что никакого представительного съезда устроить у союзных депутатов не получится, поуспокоились.

      Наиболее горячие головы Ельцин даже остужал лично.

      – Не нагнетайте, – отчитывал он в своём кабинете мэра Попова. – Пускай проорутся, выпустят пар. Ни на что большее пороху у них всё равно не хватит.

      Попов стал возражать, доказывать, что опасность – в массовости. Но Ельцин прервал его самоуверенным смешком:

      – Тяпни, если страшно! Депутатов этих, что пытаются мутить воду, кот наплакал. Опозорятся только со своим убогим съездом.

      – А вече…

      – Ну а что вече? Соберутся – а выйдет пшик. Вот и пускай.

      Президент и московский мэр расстались, раздражённые друг другом.

      Мнительному Попову казалось, что Ельцин самонадеян и слеп, а тому – что мэр Москвы истеричен и трусоват.

      – Руководитель тоже, понимаешь… Рвани какой-то испугался, в штаны наложил, – сердито проворчал президент, едва за выходящим Поповым закрылась дверь.

      Милицейские командиры, которыми руководил ненавидящий коммунистов начальник московской милиции Аркадий Мурашов, тоже беспокоились. С утра семнадцатого числа Манежную окружили омоновские цепи. Опасаясь прорыва толп на Красную площадь, Кремлёвский проезд перегородили гружёными песком самосвалами.

      Народ начал сходиться на Манежную площадь за несколько часов до начала вече. Густые людские потоки двигались по Охотному ряду, от площади Революции, со стороны Манежа.

      Над увеличивающейся численно толпой реяло множество флагов: красных, чёрно-золото-белых, Андреевских, союзных республик. В ожидании начала завязывались разговоры, споры. От гостиницы «Москва», из динамиков подогнанного к ней грузовика с красными флагами на бортах, звучали песни.

      В толпе тоже пели: военные песни, «Катюшу». Тонкорукий долговязый мужичок в нестиранном «петушке», усевшись на деревянный ящик, наяривал на балалайке и гнусаво тянул политические частушки:

      Дядя Боря – алкоголик,

      Правит нашею страной.

      Рядом с ним – пузатый гомик,

      Дружит только с сатаной!

      Ему хлопали. Хохоча, подзадоривали:

      – А пузатый гомик – э то кто? Гайдар что ли?

      – Точно