Путешественница. Диана Гэблдон

брат изложил его сказку более деликатно. Да и правду сказать, после гибели Гектора при Каллодене все его приключения оказывались неудачными.

      Вспомнив о Каллодене, Грей предсказуемо вспомнил и о Фрэзере, мысли о котором отгонял от себя целый день. Он перевел взгляд с промокашки на папку с реестром заключенных и прикусил губу. Ему страшно захотелось открыть ее и посмотреть на написанное там имя. Только для чего? В Хайленде живут десятки Джеймсов Фрэзеров, но лишь один из них известен как Рыжий Джейми.

      К щекам прилила кровь. Это произошло не оттого, что он сидел рядом с камином, однако майор встал, подошел к окну и сделал глубокий вдох, стремясь не только наполнить грудь прохладным воздухом, но и очистить голову от мыслей.

      – Прошу прощения, сэр, не прикажете ли подогреть вам постель?

      Услышав шотландскую речь, Грей вздрогнул, быстро повернулся лицом к двери и обнаружил просунувшуюся в щель голову заключенного, приставленного к его комнатам.

      – О! Да-да, конечно. Спасибо… – замялся он. – Макдоннел?

      – Маккей, милорд, – поправил, казалось, ничуть не обидевшийся узник и убрал голову за дверь.

      Грей тяжело вздохнул (сегодня сделать что-то полезное уже не судьба), вновь подошел к столу и принялся в задумчивости собирать папки. Взгляд упал на чернильный рисунок на промокашке: больше всего он напоминал булаву с шипами, такую, как у средневековых рыцарей, предназначенную для того, чтобы обрушивать ее на голову врага.

      Почему-то ему казалось, что в его желудке торчит такой же шипастый шар; но, впрочем, это, конечно, было несварение, вызванное плохо приготовленной бараниной.

      Майор помотал головой, придвинул письмо и торопливо его подписал: «Со всей любовью, ваш примерный сын, Джон У. Грей». Затем присыпал письмо песком, запечатал перстнем и отложил для утренней почты.

      После этого Грей поднялся, постоял, обозревая мрачный интерьер кабинета – большого, холодного, пустого, меблированного лишь обширным письменным столом да двумя стульями. Его передернуло от холода, поскольку от окна несло сыростью, а торфяных брикетов, тлевших в камине, было очевидно мало для протопки такой большой комнаты.

      Грей в очередной раз скосился на реестр, затем склонился, открыл нижний ящик стола, достал темную бутылку, погасил свечу и отправился в постель в тусклом свете, исходившем от камина.

      Утомление и виски вроде бы должны были совместными усилиями мгновенно погрузить его в сон, но Морфей витал над постелью, как нетопырь, и никак не хотел принимать Грея в свои объятия. Как только он погружался в дрему, ему представлялся Кэрриарикский лес – сердце начинало громко биться, и сна вновь как не бывало.

      Его первая военная кампания случилась, когда ему исполнилось лишь шестнадцать лет. Конечно, он был восторженным юнцом, еще не имевшим офицерского чина, но старший брат взял его с собой, чтобы он на своей шкуре