Полукровки. Стивен Грэм Джонс

постоянно меняется, словно выгибая спину, чтобы высосать яд из живота.

      На другой неделе мы нашли Деда на пастбище совсем без одежды. Колени его были в крови, ладони исцарапаны в кровь, кончики пальцев стерты о щебенку и колючий кустарник. Он смотрел на нас, но не видел нас даже здоровым глазом.

      Мы с Дарреном первыми добежали до него. Я сидел на спине у Даррена. Он бежал сломя голову, и ветер сносил назад его слезы.

      Он медленно опустил меня на землю, когда мы увидели Деда.

      – Он не мертв, – сказал я, чтобы это стало правдой.

      Сработало.

      Спина Деда выгибалась и опадала в такт с его свистящим дыханием.

      Даррен отступил на два шага и швырнул бутылку сильно, как мог. Бледно-розовая жидкость оставила след из дурацких кругов на расстоянии нескольких футов, затем остался лишь запах в воздухе, как запах лекарства.

      – Как думаешь, сколько ему лет? – сказал мне Даррен.

      Я поднял взгляд на него, затем посмотрел вниз на Деда.

      – Пятьдесят пять, – сказал Даррен. – Вот так все и происходит.

      Либби услышала, как бутылка разбилась о то, на что налетела, и по следу нашла нас. Она подбежала, прикрывая рукой рот.

      – Он думает, что обратился, – с отвращением сказал ей Даррен.

      – Помоги мне! – сказала Либби, падая на колени рядом с отцом, пытаясь положить его голову себе на колени, ее длинные черные волосы укрыли их обоих.

      Это был один день.

      В ту неделю я забросил школу, пообещав себе удержать Деда в живых.

      Я делал это при помощи историй, заставляя его рассказывать.

      – Расскажи мне о бабушке, – сказал я однажды вечером, когда Даррен ушел после прихода Рыжего. Тот стоял в воротах как статуя и ждал, пока Либби выйдет к нему. Она не могла ничего с этим поделать.

      Я спрашивал о бабушке потому, поскольку если он действительно считает, что превращается в вервольфа, то разговор с ним об этом делу не поможет.

      – Бабушка, – сказал он своим новым неразборчивым говором, затем отрицательно покачал головой, – она ведь не успела услышать слова «мама», верно?

      Мне захотелось взять свой вопрос обратно. Начать заново.

      Дед сделал глубокий многозначительный вдох, затем выдохнул.

      – Ты ведь знаешь, что вервольфы составляют пару на всю жизнь? Как лебеди и суслики.

      Он теперь много сидел в кресле. Я привык, что когда он улыбается краем рта, значит, должно случиться что-то хорошее. Теперь это означало, что случилось что-то плохое, так сказала Либби.

      – Суслики? – спросил я.

      – Это можно по их запаху почуять. – Он подергал носом, чтобы показать. Я никогда не видел суслика. Только их норы. –  Бабушка, – сказал Дед уже яснее. – Знаешь, когда она впервые поняла, что я такое, она подумала, что я вроде как обвенчан с луной. Тогда я единственный раз вышел повыть.

      Я прищурился, он уловил это и добавил:

      – Так не выходит, щенок. Слишком короткий поводок. Мы бы с голоду померли. Короче. Я женился на ней, так ведь?

      В камине затрещало бревно. Даррен называл это стариковским