Растяпа. Ни ума, ни совести, ни чести. Анатолий Агарков

Хуже того, оно не было двусмысленным даже с точки зрения закона, который запрещает пить до восемнадцати лет. Было предельно ясно, на чьей стороне правота – только она не наша, черт побери.

      Не беспокоясь больше о Винокурове, я вышел на крыльцо ДК. Все они были здесь – никто никуда не уходил. Пожал руки знакомым футболистам и громко объявил:

      – Вот вы здесь покуриваете, а в зале председатель суда пудрит вашим подругам мозги – на предмет, как вас лучше и крепче охомутать.

      Мне парни поверили – один за другим потекли в зал.

      А я нарочно про судью сказал, чтобы кто-нибудь сгоряча не поставил ему фингал.

      Я вернулся в зал с крыльца, наверное, самым последним. К Винокурову не протиснуться. Взглянул на часы – вместо запрошенных десяти беседа о трезвости и здоровом образе жизни длилась уже двадцать минут.

      Поразмыслил над этим. Может, стоит разбавлять дискотеку такими вот встречами? Надо подсказать Натальи Ивановне. И вызваться с лекцией о контрпропаганде.

      Подошла Таня в комбинезоне серо-голубого цвета, собранном у запястий и лодыжек в манжеты – последний писк молодежной моды.

      – Это что-то новое, – одобрительно кивнул на ее наряд. – Познакомишь с мужем?

      – Пусть слушает, чтобы не приставать дома с расспросами, – Таня кивнула на толпу.

      Я похрустел шейными позвонками, повел плечами, разминая мышцы.

      – Народ, наверное, уже танцевать хочет.

      – Успеется. Пока интерес есть, пусть слушают. Вы останетесь?

      – Как Винокуров. Вместе пришли, вместе уйдем.

      – А я думаю, если молодежь вас увидит танцующими – разве мало в этом плюсов с точки зрения пропаганды?

      – Кандидат в председатели так очаровал девчонок – боюсь, они его не поделят для танца и разорвут на части.

      – Если ты благожелателен к людям, им трудно не ответить тебе тем же. Если ты дашь людям понять, что они тебе симпатичны, им будет трудно не ответить тем же. А молодежь на танцах, зная, что их все – от родителей до комсомола – порицают, чувствует себя сиротами и на ласку очень отзывчива.

      – О-о! – встрепенулся я. – Интересный вывод. Враждебная среда становится нашей?

      – Враждебной мы ее делаем сами.

      От упрека ощутил себя в шкуре занудного папаши, читающего нотации мятежному подростку – но Таня ведь не ребенок! Жаль, не поинтересовался – сколько ей лет? Может, ее грация и уверенность в движениях – это приобретенное, а не возрастное.

      Тут я вспомнил, где мы находимся, и попытался поправить свой растерянный вид запоздалой улыбкой.

      – Кажется, представление закончилось, – сказала Таня.

      Плотная толпа вокруг Винокурова действительно начала распадаться.

      Свет потускнел, гомон возрос, потекли первые аккорды «медляка». Народ начал «спариваться». Однако к привычной атмосфере танца добавилось наэлектризованное напряжение воздуха – странная смесь надежды и страха, сопровождающее любое живое выступление на публике, в котором таится и опасность несовершенства,