Мой палач. Лезвием. Екатерина Ромеро

но мужчина ловит мое лицо, заставляя посмотреть себе в глаза.

      – Успокойся.

      – Нет! Не трогайте… не надо!

      Все мое тело трепещет рядом с ним в агонии. Я чувствую его прикосновение к лицу. Бес не делает больно, но у меня почему-то кожа горит. Пламенем диким, сумасшедшим просто накалом.

      В какой-то момент голова начинает кружиться, а пальцы опять немеют. Опускаю глаза. Не могу смотреть на него. Смотреть на такого красивого внешне, но страшного внутри мужчину просто не способна.

      Во рту становится еще более сухо, как-то терпко, и я понимаю, что отключаюсь, но Бес не позволяет, встряхивая меня за плечо и перехватывая лицо.

      – Кукла, смотри на меня. На меня! Ты будешь меня слушаться? Последний раз спрашиваю.

      – Нет! Идите к дьяволу!

      Вижу сквозь слезы, как сильно ходят желваки на скулах у монстра, после чего он меня отпускает, перехватывая цепь.

      – Тогда будешь сидеть на цепи до тех пор, пока не поумнеешь.

      – Не надо! Не н… надо, – слова вырываются из горла, но я их будто глотаю. Дыхание сбивается. Я опять заикаюсь, когда Бес, зажав меня у стены, с легкостью надевает мне ошейник на шею.

      Пытаюсь противостоять, но это все равно что со львом бороться. У меня нет ни шанса. Ни одного оттолкнуть его от себя.

      Мои трепыхания Бесу нисколько не вредят. У меня совсем нет сил, и, как я ни стараюсь его поцарапать, ничего не получается.

      Когда ощущаю снова ошейник на шее, у меня как будто какой-то приступ начинается. Я кричу, задыхаюсь, тяну его, но Бесу все равно. Он поднимается и пристально смотрит на мои трепыхания. Я же словно умираю. Быть на привязи хуже всего! Когда чувствуешь свою слабость, зависимость, беспомощность! Когда ты хуже собаки, хуже животного. Для него.

      – Снимит… те эт… то. Боже! Хват… тит!

      – Не истери. Попроси нормально, и я отвяжу тебя.

      – Чего вы х… хотите? Моей смерти? Так уб… бейте, убейте меня!

      Говорить невероятно трудно. Всхлипы не позволяют расслабиться, а спазмы в груди – нормально произносить слова, но Бес прекрасно меня слышит и смотрит так… как на грязь какую-то.

      Забиваюсь в углу, когда он наклоняется ко мне и хватает за цепь, одним движением привлекая к себе.

      Сквозь слезы вижу его лицо. Мрачное, суровое, жестокое. И нет в нем никакой жалости. Бес не знает, что это такое.

      Опускаю глаза, но он специально поддевает пальцем подбородок, заставляя посмотреть на себя.

      – У тебя его глаза. Сучьи, блядь, отцовские глаза!

      Его кулаки при этом сжимаются, а я плачу. От ужаса.

      – З… зачем вы забрали меня из того подвала?! Бросили бы там, и я б… бы и так умерла!

      Встречаюсь с диким взглядом Беса. Сколько ненависти у него. Ко мне. Зверь это, а не человек. Дикий.

      – Нет. Ты умрешь, когда я захочу, и так, как я захочу.

      – Я ч… человек. Я женщина! Со мной н… нельзя. Так, – шепчу ему, всхлипывая и смотря в эти красивые серебристые глаза. Ну почему ты такой… холодный, как лед арктический.

      – Ты забыла, девочка. Ты не женщина для меня. Ты моя сука, ты моя вещь.

      После