Колокола весны. Анатолий Никифорович Санжаровский

на пруд.

      Но Валерка не смеет отказаться и соглашается.

      2

      От излома, от поворота улицы, где жил Гордей, они проходят дворов пять и за крайним, стародубцевским, двором берут по тропинке вправо, к вечно строящейся больнице с выбитыми мёртвыми окнами и почернелыми обветшалыми переплётами.

      За больничкой открывается бескрайний чистый горизонт полей.

      Любуясь открывшимся радостным простором, шаловатый Гордей основательно потягивается и начинает мурлыкать прилипчивую аллилуйную серенаду:

      – Тянет меня к Тане,

      Как кота к сметане.

      Тянет меня к Нине,

      Как сапёра к мине.

      Тянет также к Лене,

      Как огонь к поленьям.

      И, конечно, к Зине

      Тянет, как к перине…

      Тянет и к Любови,

      Как зайца к моркови.

      Очень тянет к Усте,

      Как козла к капусте.

      Манит к себе Люда,

      Как саксаул верблюда.

      Как ангелочка к раю,

      Сильно тянет к Рае…[9]

      – Ёшкин кот! Стоп! Стоп!! Стоп, лихач ангелушка!!! – грозит Валерка кулаком Гордею. – Кончай парить бабку в красных кедах![10] Ишь! Не слишком ли сильно тебя потянуло?!.. Поди знай, горячий многостаночник, край да не забегай за межу. Попрошу… Мой пламенный эректорат не таракань! Не замай! Раиска приехала ко мне! А не к тебе! Так что мою Раюню не вздумай отхохлатить!

      – Пока, – котовато хмыкнул Гордей. – А там принципиальный товарищ Случай разведёт всех по своим кочкарикам…

      – Никаких товарищей! Никаких случаев! Никаких разводов! Чем намыливаться лезть в чужой огород, лучше б в своём навёл хозяйский порядок! – на подкрике востребовал Валерка, тыча пальцем на унылые, приконченные колорадом, картофельные рядки, что по обе стороны тропинки сиротливо, заброшенно сливались по бугру к Чуракову рву.

      – Ты что-то имеешь против моей дорогой евронедвижимости? – в печали обводит Гордей взглядом свою деляночку у стёжки.

      – Имею, Го-одь! – дурашливо выкрикивает Валерка. – Гля! По-ударному домолачивает твоё имение!

      Валерка заливается тонким, лающим смехом.

      Смех у Валерки неприятный. Какой-то пустой, сухой, отталкивающе трескучий.

      "Козлиный хохот", – раздражаясь, думает Гордей о Валеркином смехе.

      – Силё-ё-ён бродяга! – сквозь затухающий смех выталкивает Валерка из себя слова. – Силё-ё-он… Читал сам… Так и написано… Само легло в память… "Катастрофическое размножение этого вредителя привело к тому, что в отдельных местах на побережье Атлантического океана жуки образовали слой до 50 сантиметров толщиной, препятствуя движению транспорта, и даже вынудили жителей Бостона в 1874 году на время покинуть город". Что вытворял! А? А что вытворяет сейчас? Уже у нас? Что ты сажал – в зиму пойдёшь без картошки, что я не сажал. Ещё не хватало, чтоба я персонально колорадскому гаду картошку сажал! Перед колорадом мы все равны, как в бане. Уравнял нас жучина! Уравня-ял!..

      – Уравнял… Уравнял… – вязко, с тяжёлым ядом соглашается Гордей. –

9

Первые восемь строк принадлежат Леониду Соколову, остальные восемь – собственного варева. Симпатичное соколовское восьмистишие про притяжение с продолжением разогрело меня. Ну и что тут странного? Всех к чему-то тянет. В спорте вон все только и ловчат, в нитку тянутся как бы пошустрей разлохматить чужой рекорд и великодушно навязать свой. В кино снимают продолжения популярных фильмов. Только вот до большой литературы всё никак не доскачут. Пока что-то не слышно, чтоб кто-то выдал на-гора продолжение «Войны и мира» или «Тихого Дона». Но начинать надо, господа. Хотя бы с малого. И я осмелился соколовскую классику продлить. К восьми соколовским строчкам пришлёпнул восемь своих. (Прим. автора.)

10

Парить бабку в красных кедах – нести вздор.