Демоны брельского двора. Инна Мар

надо спросить эту чуму, она наверняка что-то знает – куда же она подевалась, когда она нужна, никогда нет ее …»

      С противоположной стороны приближалось несколько гвардейцев. Амато с удивлением увидел в их числе Меченого, которому полагалось быть в Пратте. Хронист, повинуясь какому-то внутреннему чувству, направился к загадочной двери, уже по пути вспомнив, что именно в эту часть дворца поместили раненого альда Дамиани – недалеко от комнаты лекаря – и… кажется, именно в эту комнату.

      – Что здесь произошло? – строго осведомился он у одной из горничных, дождавшись, когда гвардейцы зайдут внутрь.

      Та всплеснула руками и запричитала:

      – Бедный молодой тан, это что же такое деется, а? Ужас-то какой!

      Толпа заахала и с новой силой загалдела.

      – Тан альд наложил на себя руки, – доверительно сообщила ему другая служанка, крепкая баба лет тридцати пяти, когда он, отчаявшись получить объяснения, попытался прорваться к двери. – Не видать ему следующей жизни, как своих ушей. Теперь демоны будут протыкать его раскаленными прутьями три сотни лет, потом три сотни будут сдирать с него каждый день заново кожу, а к утру она будет нарастать снова, а последние триста лет…

      Амато не стал дослушивать, что произойдет с несчастным самоубийцей напоследок, прежде чем душа его воплотится в крысу, лягушку, или еще какую тварь, и решительно двинулся сквозь толпу. Неожиданно женщины расступились, и его буквально внесло в комнату.

      Альд полулежал на кровати опершись на стену, держа в руке миниатюрный арбалет, который обычно прятали под плащом. В пустых невидящих глазах, устремленных в потолок, нельзя было прочесть ровным счетом ничего: ни страха, ни боли – может быть, только удивление. Белая рубашка была залита кровью, из груди торчала маленькая, почти незаметная глазу стрела. «Точно в сердце», подумал Амато. На полу валялся скомканный листок бумаги. Крайне мрачный командор, стоявший у кровати, поднял листок, пробежал глазами и усмехнувшись, протянул его хронисту.

      – Это по вашей части…

      Амато взглянул на листок.

      «О бессердечная, надежды и мечты ты одним словом погубила…»

      Сонет был ужасным, вполне в духе Дамиани, и Амато не смог удержаться от злорадства.

      – Дело ясное, – бросил лейтенант, взглянув на Меченого. – Все из-за этой вертихвостки. Все они одинаковые, эти бабы, хоть девки простые, хоть…

      Он не договорил и с горечью сплюнул, нимало не смущаясь присутствием дорогого ковра.

      Меченый, по всей видимости, придерживался того же мнения, потому что при этих словах помрачнел еще больше и вместо ответа рявкнул:

      – Всем заняться своими делами! И вам тоже, – добавил он Амато, бесцеремонно выхватывая у него из рук сонет. Выходя, хронист обратил внимание еще на один смятый листок на столе, в котором было написано что-то на старо-брельском, кажется, слово «возмездие».

      Амато поднялся на верхний этаж дворца, где располагались комнаты,