Повесть о граффах. Даша Клубук

затянулось. Август смотрел в окно на снующих туда-сюда граффов и украдкой поглядывал на Ирвелин, словно хотел что-то сказать, но никак не решался.

      – Давай прогуляемся? – вдруг предложил он.

      Они вышли в объятия пасмурного октября. Несмотря на близость полудня, над мостовой парила синеватая дымка. Спасаясь от ветра, Ирвелин поглубже спрятала еще теплые руки в карманы пальто.

      – Я хотел бы извиниться перед тобой, Ирвелин, – произнес Август чуть слышно: его голос заглушал ветер. – Мы усомнились в тебе, а делать этого не следовало. – Ирвелин неоднозначно тряхнула головой, сама не понимая, что именно хотела этим сказать. – Себя я оправдывать не буду, – продолжал левитант, – а вот Миру… Эх, Мира. Язык ее бежит быстрее ее головы. Вот и все, что нужно знать о ее характере. Мира – человек неплохой, только больно сумасбродный. Сама она, кстати, считает, что ты никогда больше не захочешь с ней разговаривать.

      Ирвелин посмотрела вдаль. Там, за шпилями городских ворот, виднелись вершины восточных гор. Дюры. В пасмурную погоду их обволакивал туман и казалось, что они вот-вот исчезнут.

      – Знаешь, у меня было время подумать, и я пришел к выводу, что не стоит осуждать детей за ошибки их родителей.

      Наверное, Август полагал, что эта фраза задобрит Ирвелин, и она оттает, однако вместо прощения Ирвелин без каких-либо чувств заявила:

      – Я не осуждаю своего отца.

      Августу оставалось только удрученно кивнуть.

      Они миновали улицу Сытых голубей, по которой туда-сюда разъезжали лихие велосипедисты; их поклажи, нагруженные овощами, свисали с плетеных корзин. Доставщики так торопились развезти продукты по ресторанам в срок, что обычных прохожих они замечать не хотели, и Август и Ирвелин прошли этот перекресток короткими перебежками, лавируя от одного велосипедиста к другому. Один раз, предотвращая лобовое столкновение, Августу пришлось даже взлететь.

      – А твои родители живут в Граффеории? – спросила Ирвелин с желанием сменить тему.

      – Мои родители давно умерли, – ответил Август. Ирвелин поспешила извиниться за свой вопрос, столь неосторожный, но Август ее перебил: – Все нормально. Меня воспитали дедушка с бабушкой. В какой-то мере они заменили мне родителей, и я никогда не считал себя сиротой. Я вырос в счастливой семье. А родители мои умерли, когда я еще ходить-то не научился.

      Теперь настала очередь Августа поскорее сменить тему.

      – Скучаешь по своим предкам?

      Ирвелин кивнула, с грустью осознав, что долгая разлука давалась ей с трудом.

      – А по друзьям? По тем, что остались в большом мире.

      – Там у меня не осталось друзей, – ответила Ирвелин кратко.

      Август лишь на мгновение зафиксировал на Ирвелин взгляд, а потом, добавив голосу непринужденности, возвестил:

      – Мы тут все болтаем и болтаем, а тебе, должно быть, не терпится узнать о Белом ауруме?

      Утаивать свое любопытство было бы, пожалуй, глупо, и Ирвелин кивнула.

      Граффы вышли на залитую