Легионер. Книга третья. Вячеслав Каликинский

Тот открыл глаза, увидел усмехающееся лицо старшего надзирателя, кое-как поднялся, выплюнул несколько выбитых зубов. Спросил – достаточно вежливо, видимо, искренне не понимая причины наказания:

      – За что меня этак-то, ваш-бродь?

      – А просто так! – хохотнул Назаров. – Настроение у меня нынче такое. Веселое! Да и шапку ты, ублюдок, в следующий раз проворней сымай – для верности, как говорится!

      – Во-первых, я не ублюдок, ваш-бродь. Папенька с маменькой в законном браке меня родили. И шапку я снял по уставу – за десять шагов, коли не больше.

      – А хотя бы и так! – еще больше развеселился Назаров. – Мне-то что? Не забывай, щенок, кто тут хозяин – и весь разговор. Ну, пшел отсель, а то еще велю добавить!

      Пазульский оглянулся: на них смотрел весь тюремный двор.

      – Что ж, ваш-бродь, урок я твой запомню, – Пазульский выплюнул под ноги Назарову еще один зуб. – Только и ты запомни, ваш-бродь, что убить мне тебя придется.

      – Ой, испугал, сопляк! – насмехался Назаров. – И как же ты меня убьешь?

      – Горло перережу. Вот так! – и Пазульский провел по своему горлу пальцем от уха до уха.

      – Сие есть публичная угроза смертью чину тюремной администрации, – кивнул Назаров. – И подлежит рассмотрению суду специального трибунала. Ну, а пока дам-ка я тебе сейчас, морда, месяц карцера. И каждый день тебя там навещать стану. Чтоб не скучал, значится. В «холодную» его!

      Еще месяц после «холодной» Пазульский отлеживался на нарах, скрипел зубами от боли и молчал. А когда начал потихоньку вставать, к нему подошел один из авторитетных иванов, напомнил про воровской «кодекс»:

      – Ты, паря, молод ишшо, но знать должон. Иваны тя к себе приблизили, а ты языком размахался. Ну, перед Назаровым тогда! Да ты помнишь ли? – Громила всмотрелся в опухшее лицо Пазульского. – Может, ты не в себе был опосля прикладов-то? Тогда ничо, ничо, паря! Тогда люди поймут, и словом нечаянным тя попрекать не станут. Наверное…

      – Ты про что, уважаемый? – ровно поинтересовался Пазульский. – Никак про то, что я Назарова убить пообещал? Все помню, уважаемый. И слово мое крепкое. Сказал – сделаю!

      – Тебе жить! – пожав плечами, сплюнул громила. – Тока и про законы нашенские не забывай. Не сделаешь, как сказано – тебя иваны на сходняке самого на ножи могут поставить. Чтоб люди, стало быть, знали цену слова варнацкого… Дурак ты, паря! Зачем тебе все это? Тут петля, там нож… сказал бы – не помню, мол – и дело в шляпе.

      Пазульский промолчал. А на следующий день Херсонский централ был изумлен его дерзким, почти невозможным побегом. Удаль и фарт Пазульского иваны одобряли, а относительно его будущего сомневались: и так, и так не жилец, Пазульский-то… Поймают ведь все равно, рано или поздно. А тюрьма ничего не забывает.

      Гулял на свободе Пазульский, действительно, недолго. И через пару месяцев снова был пойман, судим и отправлен обратно в Херсонский централ. Уже потом ушлые уголовники догадались, что Пазульский