Сыновний бунт. Анна Романова

эта война и случилась, и началась она намного раньше, только никто не хотел видеть этого. Какого прощения ждать и кому, это лишь ему решать».

      Прозвучало пафосно, но я не подбирала слова, а говорила лишь то, чем жила и что осознавала.

      Мой ответ лишь повеселил его, он хихикнул и продолжил: «А вы знаете кто для меня главнее всего?»

      Я взяла паузу, и стала думать. По-женски, очень по-людски. Если не Бог, то что-то земное. Вариантов было много: сыновья, мать, любимая женщина, семья, истина, правда. Я выбрала один, и прогадала.

      – Наверное, для вас главное – ваша женщина, она столп и опора вашего дома, она друг и собеседник.

      – Вы рассуждаете так же, как и она, но вы обе заблуждаетесь. – жестко подытожил он. -Женщина для меня не то, что на втором, она далеко там, на своём «…цатом» почетном месте. Главное для меня – я! Я себе Бог, отец, наставник и учитель. Я – Вселенная.

      Вот все и сошлось. Сыновний бунт одинаков по боли и контексту. Это мне уже доказывал другой, когда открыл для себя эту истину, пошутив над тапочками Христа.

      Сейчас я размышляю, как долго эти сыновья шли к разрыву с Отцом.

      Они крестили своих детей в церкви и уже не понимали зачем. Они носили кресты и иконки, подаренные матерями, и так же не понимали – зачем?

      Может быть, так они желали свободы, обрывая, разрезая, расторгая?

      «Я ухожу, отдай мне половину имения, следующую мне», – говорил блудный сын в библейской притче.

      Я ухожу от Бога, забирая душу и тело, ведь они части моего имения, как отец он должен отдать причитающееся.

      Бог не препятствует: «Возьми, отдаю!»

      У меня множество вопросов: почему тогда, когда они ушли от Него в новый мир, в их душе ничего не произрастает? Почему ненависти к Отцу становится больше? Он же отпустил, отмерил, отдал? Что ещё они хотят получить? Его поклонение перед их вселенными?

      Горько ли Богу оттого, что в него не верят его же дети? Больно ли ему от их ненависти и злобы, гордыни и алчности?

      Я думаю, что как отцу Ему горько, порой нестерпимо больно.

      Наказывает ли он из-за отречения? Но тут я считаю, что наказываем мы себя сами и очень жестоко, а он лишь с болью наблюдает за нашей гибелью.

      Я не знаю, что будет дальше в этой истории сына, и чем закончится его конфликт с Отцом.

      Могу лишь предположить, что все погрузится в тяжёлое молчание со стороны отца, которое равно забвению и смерти души ещё при живом функционирующем теле сына.

      Щелк – и больше ничего нет.

      ***

      Прошло два года с момента нашей встречи с главным героем этого рассказа. Книга уже написана, осталось только сделать иллюстрации и опубликовать.

      Но произошел случай, о котором нельзя не рассказать сейчас, пока книга не увидела свет.

      Несколько дней назад я получила сообщение от главного героя и ссылку на фильм «Ван Гоги» с рекомендацией к просмотру.

      Отец и сын, талантливые в музыке и живописи. Отец и сын, обреченные любить и ненавидеть друг друга, быть вместе и жить в разных странах. Они как бы соревнуются