Fide Sanctus 1. Homo sum. Анна Леонова

начал приобретать очертания. Голова кружилась; мокрые ладони липли к джинсам; тошнота не отступала.

      Ты же хочешь всё?

      На человека… Олег прав…

      Олег всех высмеивает, а её попытался защитить.

      На человека нельзя спорить.

      Ты же хочешь этого? И даже большего.

      Большего. Большего. Большего.

      Да.

      – ОПРАВДАН! – выкрикнул Судья, ударив молотком по подставке.

      – Ты мерзость, – пожав руку Хозяина, тихо сообщил Прокурор.

      – Никто никогда не узнает! – в отчаянии прошептал Адвокат.

      …Шагнув к Варламову, Свят протягивает ему левую руку; рука трясётся от локтя до пальцев.

      У всего и всегда есть причина.

      У всего и всегда.

      – На пятьсот, – слышит он свой хриплый голос. – Что пересплю с ней.

      Варламов долго смотрит ему в лицо, и его рот уродует пошлая ухмылка.

      – О нет, – наконец говорит он. – «Пересплю» – это несерьёзно. Это тебе раз плюнуть. Теперь уже я спорю на то, что ты не только не сможешь трахнуть её, но и… что заучка на царевича в жизни не западёт. Итак… – голос Артура подрагивает от плохо скрываемого торжества. – Спорю на пятьсот долларов, что ты не сможешь её трахнуть и влюбить в себя.

      Трахнуть и влюбить. Трахнуть и влюбить.

      …Звон в ушах. Стук молотка.

      Олег стоит сбоку, и в его взгляде сверкает презрение. Его губы плотно сжаты, а руки сложены на груди.

      В горле догорают отрывистые ноты Linkin Park.

      Трахнуть и влюбить.

      – СМОГУ! – выплёвывает Свят. – И ТО, И ТО! НО БЕЗ ОТЧЁТНОСТИ! ОЛЕГ! РАЗБЕЙ!

      Отмени всё.

      – РАЗБИВАЙ!

      Сделай хоть что-нибудь!

      Петренко медленно шагает ближе и корявым скользящим ударом бьёт по их переплетённым рукам. Гулкий хлопок ещё висит в воздухе, а он уже брезгливо отступает, опустив глаза. Под его подошвой хрустит маленькая рюмка.

      Варламов скалится и жеманно раскидывает ладони – будто желая разделить со Святом братское объятие.

      Чтоб ты провалился.

      Не в силах больше произнести ни слова, Святослав швыряет на диван несколько купюр, хватает куртку, молнией пересекает зал и вылетает на чёрную улицу. Тяжёлая дверь бьёт по ограничителю и возвращается к косяку с глухим стуком.

      Тело всё ещё шатается, а голова гудит, как подбитый истребитель.

      Наконец. Воздух.

      К чертям. Всё к чертям.

      Сгори оно адским огнём.

      Почувствовав яростный спазм в желудке, он успевает склониться к земле, и на асфальт летит волна горькой рвоты; она смердит маслинами и коньяком. Родная «страшнота» не запоздала.

      Всё правильно. Всё привычно.

      С центральной площади доносится плавный перезвон колоколов костёла. В соседнем квартале визгливо кричат чьи-то тормоза.

      Ослепнуть… оглохнуть… Больше ни одного звука… ни одного ощущения…

      Мокрые кроны над головой остро шелестят. Город почти спит; почти.

      Куртка всё ещё в руках, и волоски на голых предплечьях встают дыбом.

      Воздух