Кушаны. Галина Альбертовна Долгая

увидела… интерес мужчины. Мороз пробежал по ее коже. Она снова отвела глаза.

      – Жена асбаробида потеряла мужа? – спросил принц.

      Спутники поняли его иронию и рассмеялись. Кони, возбужденные шумом вокруг, едва стояли на месте. Шаогоз почувствовала себя оскорбленной. Она сжала свое послание, и хотела было убежать, но воин, стоявший с ней рядом, остановил, взяв за локоть.

      – Не уходи, принц всегда ироничен. Я знаю твоего мужа. Что ты хочешь? Я помогу.

      Шаогоз подняла глаза на молодого мужчину. В отличие от принца – гладко выбритого, холенного, – тот выглядел как все воины, как ее Буцзю – с усами, в войлочной шапке с набалдашником на конце; по его темно-синему богато расшитому плащу было понятно, что он из знатного рода, но в его голосе не сквозила усмешка.

      – Передай Буцзю это послание, – она ухватилась за спасительную соломинку, – вчера у нас родилась дочь, сегодня я дала ей имя. Он должен его знать, перед тем как уйти.

      Воин взял кусочек свернутой кожи, на прощание сжал кулачок Шаогоз в своей руке.

      – Иди домой, здесь не место знатной женщине.

      От его слов потеплело на сердце. Она кивнула в ответ и, как прощалась бы с мужем, напутствовала своего спасителя:

      – Будь смел, но береги себя!

      Вскочив в седло, воин, казалось, забыл о ней. Свита принца сорвалась с места, миг – и толпа, снова сомкнувшись, оттеснила Шаогоз в сторону.

      Момент подъема конницы всегда волновал Куджулу. Было в нем что-то величественное. И созревал этот момент, как бутон. Вот он только проклюнулся, и вдруг – лепестки напряглись, еще пара вздохов – и каждый оторвется от другого и примет природой установленное положение в одной для всех форме. В ожидании подъема войска как раз назрел тот ключевой момент. Несмотря на множество шумов в стане, казалось, воздух затих, остановился в движении и повис над головой. Еще миг – и мощный порыв сдвинет его толщу, всадники взлетят вверх и спины коней примут их как желанную ношу. И тогда все вокруг зашевелится, заживет другой жизнью: жизнью в движении, в нетерпении схватки, в боевом азарте.

      Куджула стоял на пригорке, откуда его видел каждый воин: подтянутый, в белых шерстяных штанах, заправленных в мягкие красные сапоги, в расшитом золотом ачкане, в плаще, скрепленном у шеи золотой пряжкой, в высоком желтом колпаке, украшенном по ободу лазуритовыми бусинами. Накануне он подстриг бороду, и теперь она аккуратным валиком окаймляла его подбородок.

      Царь поднял руку. Все внизу затихло. Когда он опустил ее, раздался пронзительный голос рожка. Воины, как один, взлетели на спины коней, нетерпеливо перебирающих ногами. Знаменосец поднял шест с подобием крупной головы коня на нем и длинным шлейфом вместо туловища. Ветер потрепал его, и все пришло в движение. Конница, выстроенная в пять рядов, двинулась на юг, оставляя укрепленный город, на стенах цитадели которого вздымались ввысь разноцветные шарфы женщин, провожающих воинов в дальний и опасный поход.

      Буцзю