Изгнание Александроса. Александр Мирлюнди

и все, аплодировать Оркестру, красиво раскланивающемуся внизу.

      – Анн, Чаро, браво! – кричу я.

      Кажется, Анн и Чаро слышат меня и машут мне рукой.

      В шутку похлопываю друг друга по разгоряченным и влажным телам, мы одеваемся. Я натягиваю экзомис, Лама надевает трусики и нажимает невидимую кнопочку, и через три секунды стоит в своем облегающем бело-серебристом платье.

      Еще через несколько минут мы стояли на Агоре. Много людей, зрители, Реконструкторы, Музыканты, все смеются, шутят, пританцовывают. Неизвестные люди улыбаются мне, а некоторые даже похлопывают по плечу. Наши флюиды счастья и любви смешались друг с другом. Я их люблю! Я их всех люблю!

      – Вот он, Аполлон! – радостный дядя обнял меня и прижал к себе. Рядом стоял мрачный Вини и угрюмо смотрит то на меня, то на Ламу.

      – Понравилось? – внезапно спросил он у меня.

      – Ну да… -вырвалось у меня, хотя я не понимал, что имеет в виду Вини. Неужели…

      – Концерт был великолепный! – защебетала Лама. – Как жалко, что Анн не сыграл «Шуточку» Баха! А начало 40-ой симфонии Моцарта! Аллегро мольто! Как жаль, что не исполняли!

      – Друзья! – дядя залез на трибуну и обращался к остальным. – Приглашаю всех желающих к себе на вечеринку! Жареных баклажанов, маслин и лепешек хватит на всех! А для особых гурманов, – дядя сделал паузу, – устрицы с асиртико!

      Человек тридцать закричали от восторга.

      «Летим! Летим! Куда лететь?» – послышались голоса.

      – Устрицы! Устрицы! – мечтательно зашептала Лама, и сжала мою ладонь.– Хочу устрицы!

      – Как погулял, сынок? – я обернулся.

      Рядом со мной стоял отец. В белой рубашке, черных штанах-брюках, и в лакированных ботинках. Копия почти преддопотопной одежды простого грека.

      – Мне очень жаль, Гаврилос, – сказал Вини каким-то нарочито ласковым голосом, – что ты не видел прекрасный обнаженный танец, в котором твой сын принял участие. Передай Ахате, что это был просто Матисс какой-то!

      – Что? – отец недоумевающе и испуганно смотрел на нас с Ламой, держащихся за руки. Мне стало очень неудобно. Мне захотелось в данную минуту быть не здесь, а где-нибудь в другом месте.

      – Мы танцевали сиртаки обнажёнными! – радостно защебетала Лама. – А другие люди раздевались и присоединялись к нам! Какое это счастье!

      «Только бы она еще чего другого не рассказала!» – я не мог поднять на отца глаз, настолько неудобно мне было.

      Появился удивлённый дядя. Появление отца стало для него сюрпризом. Причём, судя по виду, сюрпризом не радостным.

      – Ужин давно остыл, – мрачно сказал отец, – но мама сказала, что подогреет.

      Со мной стали прощаться. Лама, не стесняясь отца, обняла меня, и сказала, что я очень хороший мальчик, и вечеринка без меня будет с «оттенками печали». Нак сказал, что жалеет, что мы не до конца познакомились.

      Взлетели мы не сразу.

      – Ты