Шоумен. Король и Злой Горбун. Владимир Гриньков

на груди у него …

      Я видел, как захлебнулся воздухом Федько.

      – … такой, знаете, рисунок …

      – Татуировка? – уточнил следователь.

      – Вот-вот, татуировка, значится. Нарисован товарищ Ленин, а под ним написано: «Наш учитель и вождь».

      Сказав это, женщина замолчала, и в кабинете установилась абсолютная тишина. Все смотрели на несчастного Федько. А он уже был совсем никакой.

      – Ну! – сказал следователь. – Рубашечку-то расстегни!

      Федько хотел что-то сказать и не мог. Тогда следователь подошёл к нему и собственноручно расстегнул пуговицы. А под рубашкой действительно обнаружился товарищ Ленин и надпись – та самая, о которой и говорила женщина.

      Вообще-то про татуировку и про пораненную правую ступню своего соседа нам рассказал Дёмин – и поэтому улики сейчас ложились ровнёхонько одна к одной.

      – Это не я, – побелевшими губами прошептал-просипел Федько.

      А следователь уже кликнул конвой и требовал принести ему бланк протокола допроса. Всё изменилось в одночасье для Михаила Михайловича. Только что он был всего лишь свидетелем и горел желанием помочь в благородной борьбе с обнаглевшими бандитами, и вот уже он не свидетель, а подозреваемый, да что там подозреваемый – он уже обречён заранее, это же видно, достаточно только взглянуть на этого бессердечного следователя. От сумы да от тюрьмы, как говорится …

      – Хватит! – сказал я. – Отснято!

      Мне было очень плохо сейчас. Как всегда, когда приходилось сталкиваться с непарадной стороной жизни. И презирал я Федько. И жалко его было. А оператор будто прочитал мои мысли.

      – Так ему и надо, – пробормотал.

      Сделал паузу, будто размышляя, а потом остервенело сплюнул.

      13

      Издали завидев меня в коридоре телецентра, Гена Огольцов припал на колено – на глазах у изумлённых людей, случайно оказавшихся поблизости в эту минуту – и провозгласил:

      – О солнце глаз моих! О гений наш!

      Поскольку в этот момент его руки были простёрты в мою сторону, не могло быть никаких сомнений – это при виде меня Гена испытал столь бурный восторг. Шедший вместе со мной по коридору Гончаров был не в счёт – его Огольцов не знал, да и вообще, наверное, видел впервые.

      – Господа! – Гена повёл рукой вокруг, приглашая присутствующих разделить его чувства. – Вы видите перед собой человека, чья программа вошла в семь номинаций «Телетриумфа»!

      Он зааплодировал, и вместе с ним зааплодировали другие. Я, к счастью, уже дошёл до Гены и поднял его с колен. Он дурачился, по обыкновению, а к этой его особенности я успел давно привыкнуть.

      – Не надо громких слов, – попросил я. – Истинный гений всегда скромен.

      – Как хорошо сказано! – восхитился Гена.

      – Уж мне-то, как гению, это хорошо известно, – добавил я.

      – Да, да! Ты прав, как всегда!

      Не знавший ни Гену, ни его весёлого нрава Гончаров молчал и, как мне казалось, недружелюбно таращился на Огольцова. Я подмигнул Гончарову – всё в порядке, мол, вы ещё привыкнете.

      – Ты к себе? – спросил Огольцов.

      – Да.

      – Провожу.

      У