Балканский венец. Том 2. Вук Задунайский

не горел, лишь тусклый свет шел от наковальни, где лежала стальная полоса из присланных братьями Недичами. Подле наковальни стоял он, этот чужак, назвавшийся Вуком, а на самом деле – то ли змей, то ли черт. Стоял и глядел на полосу. Потом поднял над ней руки – свет усилился. Поднял он руки выше – и вот, заготовка поднялась за ними и повисла над наковальней. Краем уха слышал Слобо, как кузнец сглатывает слюну.

      Огнезмий развел руки – и стальная полоса закрутилась, причем с каждым поворотом свет вокруг нее разгорался всё сильнее, пока не стал нестерпимо ярким. Сама же сталь начала претерпевать удивительные перемены: Вук растопырил пальцы – и она выгнулась, складываясь в петлю, будто это и не сталь вовсе, а мягкое тесто для бурека; он сжал руки в кулаки – и петля опять слилась в ровную полосу, шипя и разбрызгивая жидкий огонь. Будто бы живое солнце парило над наковальней, подчиняясь движению его рук. Завороженные, все трое потеряли дар речи.

      И тут кузнец икнул. Громко, как магарац. Стальная полоса остановилась ни миг, Огнезмий повернул голову в сторону окна, зыркнул оказавшимися внезапно красными глазами и… Живое солнце в его руках вспыхнуло и взорвалось, как будто это была не кузня, а пороховой склад. Невидимой волной всю троицу вынесло от окна, кубарем покатились они по склону. Раздался знакомый свист, и вот уже над трубой парил он, Огнезмий, рассыпая искры. Расправил крылья, на миг завис над крышей и с треском устремился ввысь.

      Слобо только и оставалось, как вспомнить самую простую молитву и повторять, истово крестясь: «Господи, помилуй! Господи, Помилуй!» Кум дрожал так, что у него зуб на зуб не попадал. Кузнец же застыл, будто каменный: не двигался, ничего не говорил и, казалось, даже не дышал.

      – Он заметил нас? – только и смог выговорить кум.

      – А как же не заметить, – злобно ответил Слобо, продолжая креститься. – Кто-то икает, как магарац.

      – Что же… что же теперь будет?

      – Ништа добро[79].

      Слобо встал с земли, потирая ушибленные места.

      – Ладно, что уж теперь. Видел так видел. Пойдем до кучи.

      Они побрели вниз по тропинке. И, конечно же, представить себе не могли, что судьба уже поджидала их за ее поворотом. Эта самая судьба пришла к ним в обличии Миомира, мужа Адрияны, той самой подружки Любицы, с которой они не так давно подрались на радость всему селу. Благоверную свою он хорошенько отходил вожжами, и поговаривали, что за дело: шептались, что и она тоже спуталась с Вуком. Но сейчас на нем лица не было.

      – Слобо! Петар! Беда! – заорал тот. – Хорошо, что вас встретил. Беда!

      – Да что стряслось-то?

      – Турки! Башибузуки! – Миомир остановился, чтоб отдышаться. – Сюда идут!

      Сердце у Слобо опять упало и заколотилось где-то в животе. Столько всего – и за один день! Вот! Вот они, эти восстания и победы! Ведь с самого начала даже овце понятно было, что турки так всё это не оставят и придут мстить да свое обратно забирать. Ополчение ушло к Шабцу, а эти волчины тут как тут. Ну и что делать-то теперь? Где эти гайдуки в белоснежных подеях с четырьмя сотнями складок и шитых позументом

79

Ничего хорошего.