.

это у вас частая практика, – вырвалось у Жени.

      – Что ты имее… Ах, ты об Элен. Тебе уже разболтали? Вот сплетницы! Ладно, Эжени, – вздохнула Моник и присела на край софы, – а теперь давай на чистоту. Что за представление ты устроила?

      Несчастная подушка совсем сплющилась от того, с какой силой Женя её сдавила.

      «Меня уволят! Моник наверняка расскажет Фабрису. Тамара Владимировна вот уволила за такое… А может соврать что-нибудь? Но что?»

      – Эжени, – Моник взяла её за руку и пытливо посмотрела в глаза, словно читая мысли, – мне нужна правда.

      «Провалиться бы на месте… Ой нет, снизу апартаменты мсье Роше. Вот был бы конфуз».

      Эта мысль даже позабавила, слегка разбавляя скопившееся напряжение.

      – Пирофобия, – со вздохом призналась Женя. – Иногда у меня случаются панические атаки.

      – Боязнь огня?

      Женя кивнула и через силу продолжила:

      – Моя мама… понимаешь… – Слова словно застряли в горле, и приходилось их с силой выталкивать. – Она погибла при пожаре, когда мне было пять.

      – О, дорогая, мне так жаль… – Моник сочувственно сжала её плечо.

       Женя тут же торопливо добавила:

      – Приступы случаются редко! Честно! Почти никогда! Только если эмоции… переживания… Понимаешь? Переезд, другая страна, новая работа – да вся моя жизнь изменилась! Сплошной стресс. А тут у тебя все стены…

      Женя бросила взгляд исподлобья на картины: девушка, танцующая в языках пламени; любовники, окружённые огненными искрами; подросток, раскинувший руки, словно горящие крылья… Апартаменты Моник напоминали художественный зал Эрмитажа или Лувра, куда по чистой случайности затесалась прочая мебель.

      – О, это работы моей подруги. Её больше нет. Теперь Бертин живёт в наших сердцах и в своём творчестве, – с грустью произнесла француженка.

      «Опять Бертин? Та же самая? Покойная мадам Роше?»

      Впрочем, Моник почти сразу же оживилась:

      – Кстати эта потрясающая коллекция называется «Феникс». Ты не представляешь, чего мне стоило её отвоевать. Картины выставлялись во всех галереях Марселя, не говоря уж об Эксе.

      — М-м-м…

      «Наверное, следовало бы сказать, что круто нарисовано».

      Но лесть никак не желала срываться с губ, потому что Женя не чувствовала никакой «крутости». Картины, возможно, мог бы оценить кто-то другой; возможно и сама Женя нашла бы их великолепными, если бы не…

      Пирофобия гнала её прочь из этих комнат, пышущих пламенным искусством.

      – И что теперь? – робко спросила Женя, намекая на случившееся. Она уже приготовилась к любому исходу, лишь бы скорее уйти отсюда.

      – Как что? – Моник поднялась с софы, расправляя складки на блузке. – По магазинам, как и планировали.

      – Но… А…

      – Сейчас я быстренько переоденусь, захвачу сумочку и помчимся штурмовать Экс! – задорно подмигнула француженка, будто неприятного инцидента не было и в помине.

      Моник не стала возмущаться и ругаться, не полезла в душу с расспросами, и, похоже, не